— Это вас не касается, сеньор!
— Неправда! Я как раз должен все знать о членах своей команды, а вы, сеньорита Доннелли, в данный момент кажетесь достаточно взрослой только для путешествия из детской в школу!
Говорил сеньор Вегас довольно решительно, но во взгляде его чувствовалась неуверенность. Тина откинула голову и взглянула на него с холодным пренебрежением:
— Я путешествовала, сеньор, по всему свету, побывала в самых труднопроходимых землях и многое повидала. — То, что сейчас девушка говорила правду, прибавило ей уверенности, и она добавила еще более высокомерным тоном: — Очевидно, мне следует воспринимать ваши слова о моей молодости как комплимент, но, пожалуйста, сеньор, — голос ее стал неприятно резким, — не пытайтесь испытывать свое латинское очарование на мне, ибо, уверяю вас, я глубоко равнодушна к лести. Полагаю, — сухо закончила Тина, — вам стоит сосредоточить все свое внимание на донье Инес, если вы испытываете столь сильную потребность в женском обществе!
Лицо Рамона окутывала тень, но его пальцы с такой силой впились в плечи девушки, что, похоже, ей удалось здорово его разозлить. Тине было ужасно больно, но она терпела. Только закрыла глаза и собрала всю волю в кулак, чтобы не закричать. Вегас хранил зловещее молчание, но девушка знала: скоро он заговорит и слова его будут жестокими и презрительными. Ну и пусть, это лучше, чем если испанец узнает, как сильно волнует ее. Ни от одного мужчины из всех, кого знала Тина, не исходил такой магнетизм, как от Рамона Вегаса. С кем-то она флиртовала, с кем-то даже целовалась, но никто не затрагивал в ней той заветной струнки, что зазвучала от одного его случайного прикосновения. Девушка вздрогнула, и Рамон тут же отпустил ее. Когда он, сжав в кулаки опущенные руки, заговорил, сердце Тины бешено трепетало.
— Вы убедили меня, сеньорита, что я могу более не волноваться из-за вашей молодости. Ваш ядовитый язык прекрасно защитит вас, если кому-нибудь из мужчин вздумается дать вам совет или помочь, а коли вы и впрямь, как утверждаете, опытная путешественница, то мне нет нужды заботиться а вашем благополучии. Обещаю, — мрачно выплюнул он, — отныне в моих словах не будет ни намека на лесть. И впредь вам не представится случая назвать меня… очаровательным. — С этим зловещим посулом сеньор Вегас отступил и мгновенно растворился в кромешной тьме тропической ночи.
Позже, когда Тина свернулась клубочком в своей палатке, завешенной белой противомоскитной сеткой, чей призрак преследовал ее в ночных кошмарах, голоса джунглей вовсе не приводили ее в содрогание. Внезапный резкий вскрик испуганной птицы, громкий треск сухой ветки под неосторожной ногой, шуршание кустов и опавшей листвы — все эти звуки должны были бы вызывать трепет, но все мысли девушки занимал Рамон Вегас. Сочетание исходящего от него потока силы и энергии с неожиданной мягкостью волновало ее, а прикосновение пробудило чувства, о существовании которых Тина раньше и не подозревала. Но эти чувства придется тщательно скрывать, чтобы не дать повода для насмешек ни ему, ни Инес Гарсии, ведь оба наверняка от души повеселились бы, узнав о ее слабости. От одной мысли об этом сердце больно сжалось. Нет, между ней и сеньором должна сохраняться дистанция, иначе ее гордость будет безжалостно растоптана.
Рассвет застал участников экспедиции готовыми и жаждущими продолжать путешествие. Тину не пришлось уговаривать выбраться из неуютной палатки: после всех мук, доставленных ночными раздумьями, заняться тяжелой работой ей было только в радость и принесло долгожданное облегчение. Тину обуяла такая жажда деятельности, что когда ее спутники проснулись, их приветствовал бодрящий аромат свежесваренного кофе и менее аппетитный, но столь же крепкий запах горячей овсянки.
Тина зарделась от удовольствия, слыша лестные замечания в свой адрес от успевших проголодаться за ночь мужчин, хотя они, с самого начала уязвленные холодностью и отчуждением девушки, вряд ли когда-нибудь пожелают принять ее в свою теплую компанию.
Тине страстно хотелось влиться в команду, стать одним из ее полноправных членов, но добродушные веселые ответы на замечания, вертевшиеся на языке, так и остались невысказанными — девушка ведь помнила, какую роль ей надлежало играть. «Мисс Айсберг». Из нескольких отпущенных в ее адрес шпилек Тина узнала, что именно так окрестили ее мужчины, и это прозвище ранило больнее, чем хотелось бы. С самого начала девушка сказала себе, что ее будут окружать посторонние люди и после экспедиции они никогда больше не встретятся, но все получилось не так. Тина чувствовала себя потерянной, никому не нужной и очень одинокой, хоть и знала, что сама виновата: не следовало настраивать против себя всех этих людей, предлагавших ей искреннюю дружбу. Но девушка так и продолжала кормить их завтраком, не говоря ни слова, пока легкомысленные шутки мужчин не поблекли и не утонули в ранившем ей душу молчании.
Вскоре после завтрака на месте стоянки не осталось ни следа от пребывания группы, а весь нехитрый скарб вновь перекочевал на катер. Люк захлопнулся, и люди оказались в мрачной тишине душного склепа, но через несколько секунд, когда Джозеф Роджерс сел за пульт управления, тишину эту взорвал дружный шум моторов. Тина вцепилась в свое кресло, всем телом чувствуя мощную вибрацию, сотрясавшую весь корпус судна. Это было ощущением некоей новой и неведомой силы, какого-то огромного невиданного существа, и каждое движение его пока было пробой, любой маневр нес в себе неизвестность… Она смогла расслабиться и с облегчением вздохнуть, лишь когда катер с уже знакомым и привычным, ровным гудением легко заскользил по реке.
На Тину обрушилась усталость — сказывались бессонная ночь и нервное напряжение, не оставлявшее ее весь день. Откинув голову на спинку кресла, она смотрела, как бескрайние джунгли превращаются за окном катера в смутное, бесформенное зеленое пятно.
Все были спокойны, хотя знали, что всего через несколько часов их ждут опасные испытания. Искра сомнения и страха могла бы разгореться во всепоглощающее пламя, но в любом случае этим людям не оставалось ничего иного, кроме как ждать, ждать и думать о том, что им предстоит. Мысли Тины, как это бывало в любую свободную минуту, неизбежно обратились к тете. Она знала, что Крис отмечает на карте их каждодневный маршрут, выучив его наизусть. Тине стало теплее от того, что, несмотря на разлуку, близкий человек душевно рядом. День перед отлетом в Манаус был слишком тяжелым, чтобы воспринять и запомнить все наставления, какие Крис бормотала ей на ухо. Поглощенная собственными страхами, Тина слушала Крис, не вполне понимая, о чем та говорит. Теперь же, двигаясь по самому сердцу амазонских джунглей к Казикуаре, девушка напрягала память. Она закрывала глаза и пыталась вспомнить, в каком контексте ее тетя упоминала эти земли, а потом старательно складывала всплывающие в памяти обрывки фраз, пока не восстановила целое.
Казалось совершенно невероятным, что через тысячи квадратных миль непроходимых джунглей до Кью дошла весть о том, что где-то в верховьях Ориноко какой-то безымянный доктор успешно лечит больных артритом, растирая их отваром из листьев кассии — растения, которое аборигены называют «сарангандин». Любой ученый мечтал открыть растение, наделенное свойствами излечивать самые тяжелые, еще неподвластные медицине болезни, и Крис не была исключением. И пусть основной целью экспедиции было исследование этих земель как таковых, она и мысли не допускала, что вправе упустить возможность добраться до источника слухов об этом лесном докторе, не говоря о величайшей удаче найти его самого. Приключения сами по себе никогда не привлекали Тину, как Крис или ее родителей, но желание помочь человечеству, отыскав лекарство от страшной, мучительной болезни, вдруг захватило и воодушевило ее. Тину вдруг впервые озарила вспышка понимания самих истоков подвижничества ее родных. Девушка наконец сумела осознать их потребность сделать хотя бы то немногое, что им под силу, лишь бы помочь всем, кто в этом нуждается. И Тина до глубины души устыдилась своих детских обид на родителей за то, что они без конца переезжали с места на место, а у нее не было обыкновенного дома и нормальной семьи. Словно бабочка, она медленно выбиралась из кокона бесчувственности и эгоизма, куда сама заточила себя на долгие годы, и теперь наслаждалась совершенно новыми ощущениями и помыслами — гордостью за свою семью и жаждой идти по стопам родителей. Усталость как рукой сняло, стоило подумать о том, скольким страждущим принесет облегчение ее открытие.
