– Что такое? – мягко спросила Уилла, кидая покрывало на постель.
Хью осторожно взглянул на нее.
– Что у тебя на ягодице? – уточнила она, потом быстро обогнула его и убрала его руку.
От ужаса она широко открыла рот.
– Что? – перепугавшись, спросил Хью. – Что там?
– Большой нарыв, милорд, – со страхом объявила Уилла, рассматривая вздутое воспаление на его ягодице.
– Нет, это не нарыв. Это карбункул. Слишком уж велик для нарыва, – решила Уилла.
Она взглянула ему в лицо. Хью был ужасно красным и явно растерянным. Уилла удивленно заморгала и выпрямилась.
– Ложись обратно.
– И не подумаю.
Он выпрямился, собирая остатки своего достоинства.
– Хью, это нужно лечить. Вернись в постель, – настаивала Уилла.
– У меня нет времени на лечение. Я очень занято: человек. Я граф.
Он произнес это самодовольным тоном, от которого Уилла поджала губы.
– Вы граф с карбункулом на ягодице, милорд. Пожалуйста, дайте его вылечить.
Хью несколько сник.
– От одного такого умер Илберт, – многозначительно добавила Уилла.
Это привлекло его внимание; он повернулся обратно и с ужасом взглянул на нее.
– Что?! Илберт, третий человек, которого послали охранять тебя в домике?
Уилла серьезно кивнула:
– Да. У него разросся такой рядом… – Она сделала неопределенный жест по направлению паха. – Он заболел, у него началась лихорадка. Это отравило его кровь. Илберт не понял, что послужило источником лихорадки. К тому времени, когда он обратился с этим к Иде, она уже не могла ничего сделать.
– Господи, – выдохнул Хью. – Смерть от нарыва. Он содрогнулся при одной мысли о такой постыдной кончине, потом вернулся в постель, с трудом передвигая ноги.
– Хорошо, займись лечением.
Уилла лишь покачала головой и начала одеваться. Она собирала его вещи, когда он наконец оглянулся, чтобы посмотреть, чем она так долго занята. Уилла увидела, как он хмурится.
– Куда ты? Я думал, ты собираешься…
– Я иду за Идой.
– О нет! Я не допущу эту ведьму к моему заду!
– Придется, милорд, – терпеливо уговаривала его Уилла.
Подняв руку, она прикоснулась к воспалению и совсем не удивилась, когда он замычал от боли и упал в изнеможении на живот. Ей только оставалось удивляться, что нарыв смог так разрастись, а его не было заметно до сегодняшнего дня.
– Давно это у тебя? – спросила она.
Хью пробормотал что-то, закрывшись руками.
– Что ты сказал, муж мой?
– Это началось, когда я стоял на страже у твоего дома, но перед свадьбой я принял ванну и почувствовал себя лучше. Нарыв едва чувствовался до сегодняшнего утра. Кажется, мне стало в десять раз хуже, чем было.
– Ты принял горячую ванну?
– Да. По-моему, слуги старались произвести на меня впечатление.
Уилла кивнула.
– Наверное, горячая вода смягчила рану и подсушила ее, но она снова увеличилась.
В ответ па это ненужное замечание Хью замычал.
– Ты не сможешь вылечить это сама?
Уилла понимающе взглянула ему в лицо. Она не винила его.
Такое заболевание могло смутить кого угодно, да еще и Ида отругает его за то, что он не сказал ей об этом, тогда нарыв можно было вылечить быстрее.
– Боюсь, что нет, милорд. Наверное, если бы я узнала об этом раньше, я смогла бы заняться этим сама. К сожалению, теперь это превышает мои умения, и здесь не обойтись без Иды. Она направилась к двери, потом остановилась, собрал;; с пола его одежду и забрала с собой на случай, если Хью попытается убежать. Уилла не зря провела столько лет в домике в обществе трех мужчин, следовавших за ней повсюду, – она знала, что иногда они могут вести себя как малые дети. Хью мрачно проследил за уходящей женой. От его внимания не укрылось то, что она прихватила его вещи. Он подумал, что Уилла сделала это, чтобы не дать ему убежать. Как будто он собирался! Он не боится ведьмы. Ему не понравилось, как Уилла только что осматривала нарыв. Он скорчился от мысли о том, что на его тело будут нажимать старые, истерзанные ревматизмом руки. Но если нарыв надо лечить, значит, его надо лечить. Будь он проклят, если в его эпитафии напишут: «Погиб от большого карбункула». Хью со вздохом положил голову на сложенные руки. Он чувствовал себя дураком. Хью лежал, жалея самого себя, потом поднял голову, приподнялся на руках и повернулся, стараясь разглядеть карбункул. Разумеется, это было невозможно. Он не смог разглядеть эту проклятую штуку, как ни извивался. Дверь открылась, и Хью нахмурился, увидев жену и старую ведьму. Обе они совершенно не реагировали на выражение его лица. Они даже не смотрели на него; они разговаривали, когда закрыли дверь и направились к кровати. Хью снова уронил голову на сложенные руки, пытаясь притвориться, что его тут нет, когда они подошли сбоку к кровати и ведьма начала его осматривать.
Его коснулась холодная рука, его ощупывали, потом старуха заговорила, отходя от него:
– – Тебе нужно было прийти ко мне раньше. Это опасно. Тебе повезло, что кровь еще не отравлена.
Хью почувствовал, как матрац прогнулся, поднял голову и увидел, что на краю кровати сидит Уилла. Она успокаивающе взяла его за руку. Хью увидел в ее глазах сочувствие, потом взглянул через плечо и увидел, что ведьма чем-то замята у камина. Он не мог попять, что она делает, но подозревал, что и не захочет знать.
– Взрослый мужчина должен знать, что так делать не следует, – сказала старуха, возвращаясь обратно к кровати.
Хью бросил на нее бешеный взгляд, он не собирался выслушивать нотации от противной старухи. Достаточно и того, что он стал ее пациентом. Хью взревел, когда его ягодицу пронзила жгучая боль.
– Милорд! В чем дело? – раздался голос Балдульфа. Хью не слышал, как открылась дверь и воин вошел, испуганный его воплем. К сожалению, ему не хватило воздуха, чтобы ответить.
Он задыхался от боли.
– Все хорошо, Балдульф, – быстро ответила Уилла. – Убери меч.
– По-моему, нам было бы спокойнее услышать это от Хью, – раздался другой голос.
Этого было достаточно, чтобы у Хью восстановилось дыхание.
– Господи! Лукан, это ты?
– Да. Я остановился, чтобы спросить Балдульфа, встал ли ты, и тут мы услышали твой крик.
В этот раз Хью застонал, мгновение он чувствовал только унижение вместо боли.
– Господи, что ты сделала с его задом!
Голос Лукана прозвучал ближе, и Хью оставалось только предполагать, что тот подошел, чтобы все осмотреть.
