– Как, по-твоему, – спросил я, – мы с тобой одни такие? Кто помнит жизнь до…
Я не хотел произносить слово.
– До самой смерти? Я тоже об этом думала.
– И?
– Я ничего не понимаю в теории вероятностей.
– Это ответ?
– Ты понимаешь, что я хочу сказать.
– Да. И если вероятность мала… она ничтожно мала, если правильно то, о чем я думаю…
– А о чем ты думаешь, Миша?
Мы вернулись к первому вопросу, и теперь у меня не было причин не отвечать, тем более, что спрятавшаяся было мысль вспыхнула в сознании, как молния.
Я повернулся на бок, чтобы видеть глаза Иры, мы лежали лицом к лицу, и между нами не было расстояния. Я не верил в духовные субстанции, флюиды и прочую мистику, но точно знал, что мысли наши свободно перетекали от мозга к мозгу, и понимал, точнее, осознавал, а еще точнее, видел если не третьим глазом, то другими органами чувств, что Ире сейчас можно сказать все и любыми фразами, она поймет, даже если я сам еще не вполне понимаю, а если поймет она, то пойму я, а если поймем мы оба…
То что?
– Как возникают идеи? – подумал-сказал я. Подумал или сказал? Не имело значения. – Фейнман говорил, что научная гипотеза – это прежде всего догадка. Потом начинаешь наводить мосты. Я хочу сказать, что догадался. Теперь навожу мосты. Наша с тобой жизнь и жизнь Вселенной – одно и то же.
Я поморщился от неуместности и выспренности сравнения. Я высмеял бы любого за такую напыщенную фразу, достойную графоманского романа. Но это была правда, как я сейчас понимал.
– Послушай, родная моя, – подумал-сказал я терпеливо. – Я знаю, что так это устроено. Когда после Большого взрыва возникла Вселенная, в ней было почти бесконечное количество энергии, которую мы называем темной, и небольшая примесь энергии обычной. Темная энергия в ничтожную долю секунды так раздула пространство, что обычная энергия остыла, возникло обычное вещество, стали формироваться первые звезды и галактики. Но остывала и темная энергия, порождая темное вещество, обладавшее свойством почти не взаимодействовать с обычным. Темная энергия заставляла Вселенную ускоренно расширяться, но со временем все большая ее часть превращалась в темное вещество. В наши дни… я имею в виду жизнь, где у нас… где мы…
– Я поняла, – произнесла-подумала Ира. – Продолжай.
– В наши дни темное вещество составляло четверть массы Вселенной, и масса эта продолжала расти, а величина темной энергии – уменьшаться. В какой-то момент… думаю, это произошло примерно через два десятка миллиардов лет после нашей смерти…
– Не очень скоро.
– Нам-то какая разница? Темного вещества стало много больше, чем энергии, и тогда расширение Вселенной сменилось сжатием. Чем больше становилось темного вещества, тем быстрее сжималась Вселенная. Сжатие ускорялось, плотность темного вещества росла, накапливалась информация – иными словами, память мира. Возникла Точка Омега. Состояние, предшествующее коллапсу. Тогда этот вселенский компьютер, каким всегда была Вселенная…
– Вселенная – компьютер?
– Совсем не то, что ты помнишь о компьютерах.
– Что же?
– Вселенная – квантовая система, и законы ее развития – квантовые законы. В квантовой системе, если она изолирована от внешних влияний, состояния всех частиц со временем перепутываются. Состояние любой частицы зависит от состояния любой другой, где бы она ни находилась. От темного вещества и темной энергии зависит эволюция Вселенной. Квантовая Вселенная – это огромный, почти бесконечно сложный квантовый компьютер с программой, которая меняется в зависимости от конкретного состояния мироздания. Квантовый компьютер не производит расчетов. Он производит миры. Он может дать ответ на еще не заданный вопрос. Если бы Вселенная подчинялась исключительно классическим физическим законам, Точка Омега не возникла бы. Если бы законы развития Вселенной были исключительно квантовыми, Точка Омега возникла бы почти сразу после Большого взрыва, как только темная энергия начала порождать темное вещество. И тогда в той Точке Омега… вернее сказать, Точке Альфа… возникло бы почти бесконечное число эмуляций мироздания, в которых не было бы никакой жизни. Почти бесконечное число вселенных, состоящих из энергии во всех возможных вариантах. Только наблюдать такие вселенные, такие эмуляции было бы некому.
– Вспомнила, – неожиданно сказала Ира, приподнявшись на локте. – Я читала о квантовых компьютерах.
– Да? – удивился я. – Когда?
– Помнишь, в газете у тебя была рубрика «Наука сегодня»?
Как не помнить. В прежней жизни.
– Верно, – сказал я.
– Знаешь почему я запомнила? – Ира смотрела на меня странным взглядом – будто уличила в каком-то грехе, о котором я не подозревал, но должен был знать.
– Апрель две тысячи седьмого, – грустно произнесла Ира. – Это тебе ни о чем не говорит?
Апрель…
– Я запомнила тот номер, потому что читала газету в коридоре «Адасы». Мы с тобой ожидали, пока нас пустят к Женечке.
Как я мог забыть! Наш внучок Арик. Ариэль, дух воздуха. У Женечки были трудные роды, она долго отходила от действия эпидураля, Костя был с ней в палате, а нам велели ждать в коридоре.
Внук навестил меня в больнице за день до моей смерти. Сидел у изголовья, держал меня за руку, рассказывал о политике.
– Арик… – сказал я.
– Вспомнил, – кивнула Ира. – Там было написано, что Вселенная может быть колоссальным квантовым компьютером, и потому… а что «потому», я не помню. Костя позвал нас в палату – доктор разрешила, – и я оставила газету на кресле.
– Потому существует не один вариант вселенной, а почти бесчисленное множество: квантовые системы при взаимодействиях создают новые миры, как ветви на дереве. Только поэтому квантовые компьютеры и могут работать – и даже решать еще не поставленные задачи.
– Да-да. Ты мне потом рассказывал: так, мол, возникают озарения, неожиданные прозрения и даже ясновидение. Квантовый компьютер Вселенной – а мозг, ты говорил, тоже работает по принципам квантового компьютера – время от времени сообщает решения задач, которые еще даже не поставлены.
– Что до нас Вселенной? – Я хотел покачать головой, но лежа не получилось, я только зарылся носом в подушку.
– А что до нас Точке Омега? – спросила Ира.
– Это, – сказал я, – самый главный вопрос. Для чего-то именно мы с тобой сохранили память о первой жизни. И для чего-то переходили из одной эмуляции в другую, пока не…
Я запнулся, но Ира продолжила мою мысль:
– Пока не оказались там, где ты потерял память.
– Только одну.
– Только ты.
– Я знаю ответ, – сказал я и сел на кровати. Ира смотрела на меня снизу вверх, и я подумал, что она тоже знает ответ, только не может его сформулировать. Знание не всегда можно выразить словами – их нужно придумать или вспомнить.
