– Я сейчас поеду в суд, – сообщил Спенсер, – и буду настаивать, чтобы мисс Гилмор освободили из под стражи в связи с вновь открывшимися обстоятельствами.
– Бог в помощь, – кивнул детектив. – Раньше завтрашнего утра судья все равно не станет решать этот вопрос.
Мэнтаг вышел, адвокат последовал за ним.
– А вас, доктор Дымов, я попрошу остаться, – сказал Баккенбауэр, и Виталий непроизвольно улыбнулся, вызвав у профессора реакцию недоумения.
Виталий сел так, чтобы оказаться лицом к лицу с Линдоном. Мальчик, казалось, опять ушел в себя, то ли задремал, то ли о чем-то задумался.
– Сейчас мы втроем, – сказал Баккенбауэр, – и надо, наконец, поставить все точки над «i». Я хочу сказать, что больше не позволю впутывать Линдона.
Линдон открыл глаза.
– Я… – начал он, но Баккенбауэр не дал ему договорить:
– Доктор Дымов, вы можете морочить голову кому угодно. Если вам удастся добиться освобождения мисс Гилмор, то так тому и быть. Но не надо меня уверять, что Линдон, воздействуя на темное вещество, создал поле повышенного тяготения…
– Я… – сказал Линдон. – Да. Конечно.
– Чушь, – отрезал Баккенбауэр. – Мисс Гилмор разбила аппарат. А все остальное…
– Профессор! – воскликнул Виталий.
– Не надо возмущаться, – спокойно произнес Баккенбауэр. – Я ничего не понимаю в вашей науке, но знаю Линдона много лет. Он не способен убить муху. Он не мог прихлопнуть муравья, который ему докучал. Даже если бы ваша жена убедила Линдона помочь, он психологически не смог бы это сделать. Мысль о том, что его поступок приведет к чьей-то смерти… а это не о муравье речь… Мальчик не способен убить. Сестра Болтон погибла только потому, что Линдон не успел ничего предпринять. Верно, мальчик?
– Профессор, – Виталий внимательно следил за тем, как вел себя Линдон: сложил ладони под подбородком – как это недавно сделал Баккенбауэр, – и поза его в кресле была точно такой же, и взгляд – внимательный, не возражающий… Мысль не успела толком оформиться, но времени на раздумья не было, и Виталий повторил: – Профессор, вы совершенно правы.
Баккенбауэр поднял на Виталия удивленный взгляд: он не ожидал, что с ним так быстро согласятся.
– Вы правы, конечно. Линдон находился под вашим влиянием, да. Я не спорю: сам он не стал бы помогать Дине, но когда вы приказали ему…
– Мистер Дымов!
– Профессор, вы хотели расставить все точки над «i». Хорошо. Вы были с Линдоном, когда это произошло. Вы не позвали на помощь, хотя обычно, когда Линдон слетал с катушек, вы это делали очень быстро, потому что важна каждая секунда.
– Послушайте, Дымов!
– В тот момент Линдон говорил с Диной, все слышали запись. Они обсуждали, как сделать то, что она хотела. И еще: Линдон чрезвычайно внушаем. Он всегда был под вашим влиянием, а тут появился некто, кому мальчик доверял больше. Вы слышали его реплики в ответ на реплики Дины.
– Я ничего не понял… – пробормотал Баккенбауэр.
– Да? Вы поняли достаточно, чтобы убить Дину.
– Вы соображаете, что говорите, Дымов?
– Ну, конечно! Вы не знали – откуда вам было знать? – что двумя этажами ниже моя жена пыталась выполнить свое последнее в этом мире желание. Но вы понимали – из слов мальчика – что происходит нечто ужасное… смерть, да? Вы могли его остановить, могли… но вы предпочли… позволили… или даже дали прямое указание… Линдон, – Виталий неожиданно для профессора обернулся к мальчику, – Линдон, ты прекрасно помнишь, о чем вы тогда говорили.
– Помню, конечно, – мальчик улыбнулся. – Каждое слово. То, что говорила мне Динора. То, что говорил отец.
– Отец?
– Я зову отцом профессора.
– Профессор позволил тебе помочь Дине?
Виталий стоял между Линдоном и Баккенбауэром, они не могли видеть друг друга, Виталий мешал им, зрительного контакта не получалось, Линдон наклонился влево (что делал за его спиной профессор, Виталий видеть не мог), хотел поймать взгляд отца, получить его одобрение.
– Профессор позволил… приказал тебе помочь?
– Да, – сказал Линдон.
Услышав гневное бормотание, Виталий обернулся – Баккенбауэр стоял за столом, упершись обеими руками в столешницу.
– Да, – повторил он. – Я приказал ему. Иначе у него ничего не получилось бы.
– Вы понимали, что он собирался сделать? – поразился Виталий.
Баккенбауэр помолчал.
– Вы не могли понимать…
– Я ничего не смыслю в вашей науке, – сказал профессор. – Это ваше темное вещество… Но у меня есть своя теория – в области когнитивистики, конечно. Я много лет изучал детей-аутистов. Уникальные таланты, но связь с реальностью очень слабая, да. В мозгу аутиста активированы иные области, нежели у обычного человека. Способности у них разные, а области активации одни и те же. Я писал об этом… Впрочем, вам не интересно… Наблюдая Линдона, я понял, что он живет в нескольких мирах. Это миры его воображения, но для него они гораздо реальнее нашего мира. Я поощрял его, когда он, как ему казалось, общался с кем-то в своих мирах. Это известный феномен: дети, вовсе не аутисты, часто придумывают себе друзей, и друзья эти кажутся им гораздо более реальными, чем настоящие.
– Вы хотите сказать, – поразился Виталий, – что дети действительно… их мозг может взаимодействовать с темным веществом и…
– Это вы объясните, как там у них с темным веществом, – отмахнулся Баккенбауэр. – Но я знал, что, когда Линдон общается с «друзьями», его ни в коем случае нельзя выводить из этого состояния. Напротив, нужно помогать, иначе возможен кризис. И я помогал. Подталкивал, да. В тот день…
Профессор поднялся и оттолкнул кресло, стоял, покачиваясь, и Виталий протянул руку через стол, но помочь не мог, Баккенбауэр весь был в собственном воспоминании, в том мгновении, в той палате…
– Вы слышали запись, Дымов. Линдон сказал: «Я хочу тебе помочь, но у меня не получится». Помолчав, сказал: «Ты уйдешь, а я? Я хочу с тобой». Я видел, что Линдон приходил во все большее возбуждение. Это могло плохо кончиться. Мне стало так тяжело, ноги налились свинцом. Голова… я не мог поднять голову. Руки… Я испугался: подумал, что это смерть, и это из-за Линдона, его напряжение – так я думал – передалось мне. Потом Линдон закричал. Надо было что-то… «Сделай это», – сказал я. «Сделай, сделай»… Это был единственный способ прервать припадок.
– И… что?
– Ничего. Что сделал Линдон, я не знаю. На какой-то момент стало так тяжко… я подумал, что сердце разорвется. Но быстро отпустило. Я увидел, что кресло Линдона перевернулось… Когда? Как это произошло?.. Мальчик пытался подняться, я помог, кресло было таким тяжелым… Запись, которую я демонстрировал суду, на этом кончается. А потом… Линдон сказал: «Я убил ее». «Кого?» – спросил я. «Динору». Он заплакал, и я… Понимаете, мистер Дымов, Линдон плакал так, как плакал я сам, будучи маленьким мальчиком, когда меня очень сильно обижали… Простите.
