— Технически способный юноша, — представил его профессор Моралес. — Болт конкретный. Наш университетский корабль часто водит. Конечно, в каботажные рейсы, в пределах земной атмосферы. Лучший мой аспирант, бывший вундеркинд. И представьте, когда-то учился в Петербурге, у вас, профессор Кент, на вашем факультете.
— Здрасьте, Платон Сократович, — кивнул паренек.
— Птица Коатль? — Диана то ли с любопытством, то ли с интересом рассматривала юного аспиранта.
— По-другому, Коатль Кукулькан, — продолжил представлять паренька Хуан Карлосович. — Потомок прежних властителей майа и потомок богов. По-русски — Пернатый Змей. Так его зовут в честь его великого предка, бога. Длинно у меня получается, так всегда про сильно титулованных особ.
— В общем, Змей в перьях, — произнесла внимательно рассматривающая его Диана.
— Ну, зачем так парня дразнить? — Ахилл хлопнул его плечу — так, что тот покачнулся. — Ладно, не морозься, будешь просто Кукулькан. Хорошее имя. Вижу, наш чел, флейфовый, сработаемся. И бога золотого вам с Марса доставим и остальные сокровища.
— Добудем, конечно, — согласился Титаныч. — С такими орлами и не добыть.
— Думаю, что на корабле богов, под их покровительством, хоть до Солнца долетим, — заговорил, наконец, Кукулькан. — Мои предки, боги, защитят нас в этом путешествии… А тарелка выдержит. Мы, все наши, факультетские, мигом ей диагностику сделаем, разберемся, что к чему в этой древней механике. И за своих, за богов, я ручаюсь жестоко. Держу ось железно.
— Молодец, сынок, — одобрил профессор Моралес. — Вижу, что не зря тебя обучаю. Я в вас всех не сомневаюсь, — добавил он. — Жаль, что сам не могу лететь с вами. Университет на мне висит. Да и возраст. Марс — это не с копьем бегать по родному краю. И вообще… Устал от приключений. Слишком много их было в моей жизни. Лучше уж в древних поиграю в летнем лагере.
— Слетать на Марс — дело, конечно, несложное, — неуверенно произнес Платон. — Рядовое, можно сказать, в наше время…
— Ну вот! — воскликнула Диана. — Тоже мне, конец географии. Какой-то Марс! Невозможного не бывает, — традиционно закончила она.
* * *
— Чуть с ума не спрыгнул вчера, — говорил Хуан Карлосович. — Удивительно, что мозг выдержал такое потрясение. Это же надо — взять и открыть целую тарелку, на которой древние исполины летали. Наяву такое увидеть!
— Да, сколько вчера всего успели за один день, — произнес Платон. — Так за каникулы точно успеем до наследства этих древних месоиндейцев добраться. Конечно, все находки, скульптура эта, все так называемые сокровища принадлежат вам. Вашему университету, вашему народу. Как и завещал мой предок, — Платон вертел в руках опустевший стакан. — И, самое главное, великие открытия, когда-то сделанные этими месоиндейцами. Проще говоря, рукописи, свитки. Все, когда-то вывезенное отсюда… Если действительно вывезенное — я еще сомневаюсь, что в жизни бывают такие романтические истории.
— А вот с этим не согласен, коллега, — прервал его сидящий напротив Хуан Карлосович, — открытия — это всему человечеству. Неужели мы, уицевцы, закуркуем от человечества самое главное. Как говорили в Патрисе Лумумбе: "Мы не жлобы, жлобы — не мы". Надо такой девиз на гербе нашего университета написать. Удачная мысль! Ну, давай за Майяуэль! Богиню, даровавшую нам агаву и алкогольные напитки.
Кабинет Хуана Карлосовича, где они сидели за его рабочим столом, сейчас накрытом газетами, оказался минималистически скромным. Как и все в университете. Сидели уже несколько часов. Стол теперь был уставлен грязными тарелками и пустыми бутылками, но оставалась еще жареная картошка, соленые огурцы, в банке с грибами тоже еще что-то оставалось. Профессор Моралес, несмотря на возраст и щуплое сложение, оказался крепким на выпивку. В кабинете регулярно появлялись студенты, приносили новые бутылки текилы и пулькэ. У них это зрелище — два профессора, спокойно поглощающие страшные грибы, еще и с луком, и маслом, и пьющие при этом самогон из агавы — вызывало священное смятение. Мгновенно стало заметно, что уважение и к Платону здесь сильно возросло.
— Какой вы мрачный скептик, коллега, — опять заговорил Хуан Карлосович. — А ведь еще молодой человек. А я вот романтик, хоть и постаревший. В жизни все бывает. Как хотим, так и бывает. Это только от нас зависит. — Он посмотрел в окно, за которым играли в волейбол, раздавались крики и удары мяча. — А деньги нам, кажется, дают. УИЦА берет у нашего национального банка кредит. Под обещание золотых гор.
Платон тоже глядел в окно. При недавнем первом знакомстве со зданием университета оно удивило — оказалось не таким, каким должны быть университеты. Пришельцы из Петербурга увидели длинный одноэтажный дом из пластиковых листов с плоской крышей, показавшийся похожим на длинный ящик. Сегодня оказалось, что ящик не один — УИЦА составляет из себя четырехугольник. В его внутреннем дворе растут араукарии и еще какие-то небольшие деревья, в центре стоит группа абстрактных каменных скульптур и гигантское алоэ. Ощущалось, какая там снаружи сегодня сильная жара.
Сейчас между двух пальм натянули волейбольную сетку. На одной стороне стояли только Ахилл и Конг, на другой — Диана и индейские студенты. Многочисленная команда местных проигрывала, игра у них не получалась. Невысокие и коренастые индейцы старались держаться поближе к Диане, так и бегали по полю плотной толпой. Маленький очкастый Кукулькан стоял у края поля, наверное, в качестве судьи. Он тоже, как загипнотизированный, смотрел на экзотическую здесь красавицу с огненными волосами.
Пьяненький Платон подумал, что совсем скоро она, подобно всем женщинам, догадается, как удобно и выгодно быть стервой. И эта искренняя и веселая Диана исчезнет. А пока можно смотреть, как она играет в волейбол. Платон почувствовал, что ему почему-то неприятно, когда молодые индейцы жмутся к ней.
На скамейках вдоль стены, где нависающая крыша образовывала что-то вроде террасы, сидели девушки-студентки. С неприязнью смотрели на Диану и грызли семечки. Их уже научил этому занятию Ахилл. Сегодня все они, будто договорившись, пришли в университет, одевшись по сверхновой моде — в ярких легких жилетках, конечно, на обнаженное тело.
— Я в банке для солидности все это проект "Золотой век" назвал, — сказал профессор Моралес. — Надеюсь, что так и будет. Настанет скоро.
Платон проглотил теплый, самогонно пахнущий пулькэ. Он уже бегал по местным фирмам, надеясь заказать инструменты и приборы для восстановления древней летающей тарелки. Бегал и вот сейчас затормозил. Никто здесь не сдвигался с места. Все с улыбкой обещали: "Маньяна". Завтра. Хорошо запомнившееся теперь слово.
В этом квадратном университете тоже не увлекались подготовкой к полету. Эти несколько дней все вокруг только развлекались — каждый, как умел.
* * *
— А я вчера каталась на живой лошади, — сказала Диана. — Маленькая такая лошадка, мохнатая. Пони ее зовут.
Их подкинуло еще на одном ухабе. Оказавшийся вблизи просто ящиком из ржавой жести автобус переваливался на неровной дороге, рассекая лужи и грязь.
