— Да, — без утайки подтвердила Фиона.
— Оттого что я не могу обойтись без пьянства в городе. — В голосе его чувствовалась горечь.
Тамати был удивительно красив и молод. Фионе вдруг пришло в голову, что, будь она скульптором, обязательно бы изваяла его голову из камня — этот высокий лоб, четко очерченные губы, широкие ноздри, задумчивое выражение лица.
— Теперь ты сам видишь, на что готова пойти Эмери, чтоб уберечь тебя от этой пагубной страсти.
— Еще бы не видеть. Поэтому я и не собираюсь делать этого.
Фиона задумалась.
— Тамати, — наконец произнесла она. — Это так важно для Эмери. И не бойся высказать ей, как ты это ценишь. Мы с ней все обсудили. Когда я с детьми поеду в Ванаку, я переговорю с врачом, чтобы в случае, если все произойдет раньше, я знала, как поступить. Рождение дело естественное, Тамати, а вы с Эдвардом пастухи.
— Боюсь, я родился на поколение позже, — усмехнулся Тамати. — В былые годы, а в некоторых отдаленных районах Северного острова и по сию пору, например в краю Уревера, жены возвращались к своим отцам, и те принимали роды. Но цивилизация расслабила нас. Мы отчасти утратили свои навыки, хотя должен похвастать, что мне удалось спасти не одну жизнь. — Он помолчал. — Но я на вашей стороне, Фиона. Нам обоим по нраву жизнь здесь. И если вы поедете с Эмери в Ванаку на Рождество, мне будет спокойно.
Эдвард нашел Фиону чуть позже. Он тоже переговорил с Тамати.
— Я сказал Тамати, что, если у Эмери начнутся схватки раньше времени, мы сможем доставить ее вовремя. При первой же возможности я займусь осушением старого карьера. Тогда у нас будет идеальное место приземления, и они смогут послать к нам воздушную «скорую помощь».
— Это не повлечет за собой потерю земли?
— Наверное, но я считаю, что без этого не обойтись. Такая изоляция дорого обходится нам. Могу себе представить, что бы я чувствовал, если б моя жена ждала здесь ребенка, — ответил он с отсутствующим видом. — А на все это нужно время.
Фиона почувствовала, как у нее засосало под ложечкой. Уж не хочет ли он сказать, что скоро сюда переедет Дебора в качестве хозяйки поместья? День после этого тянулся мучительно долго, и Фиона чувствовала себя отвратительно.
Поздней ночью, мучаясь бессонницей, она вдруг зарылась в подушку. Надо быть честной. Надо посмотреть правде в глаза. Вовсе не о детях ты беспокоишься — не обманывай себя. Тебе несносна мысль, что Дебби выйдет замуж за Эдварда, потому... потому что ты сама любишь его.
Все, что происходило с Фионой в прошлом, кануло в Лету, не существовало, не имело смысла. Ей вдруг стало отчетливо ясно, почему она без всякой радости вспоминала далекие моменты прошлого. Потому что теперь она знала со всей определенностью, и, как это ни было смешно, при всем недоверии и презрении, которое Эдвард испытывал по отношению к ней, при всех этих стычках, она любила его...
Глава 8
Настало утро, которого Фиона так страшилась. Страшилась потому, что это открытие напрочь меняло ее отношение к Эдварду, и она боялась: его не удастся утаить, тем более от прекрасных глаз ревнивой Дебби. Но восходящее солнце придало ей смелости. Разумеется, нервы у Фионы были взвинчены до предела, она боялась нечаянно выдать себя. Прошло несколько часов, и она поняла, что выдержит испытание. На следующий день должен был прибыть долгожданный почтовый катер. Охотники на кроликов уезжали с Гасом; их работа закончилась. Кроликов в их краях почти не осталось, и наступило раздолье для овец. Фиона ожидала ткани, которые она заказала по передатчику вместе с выкройками, нитками, отделкой и прочими швейными принадлежностями. Первой она обошьет Труди. У девочек оставалась одежда с прошлого лета, и на время им хватит. По случаю прихода катера уроки сокращались. Все поторопились на пирс смотреть, как крутобокий светлый катер заходит во фьорд. Шкипер был, как всегда, рад их появлению и, как всегда, обедал с ними.
— О, как здорово, что вы привезли мороженый горошек, — восхитилась Фиона. — У нас есть холодная баранина, и я как раз хотела сделать салат.
Эмери сидела с мужем в «лендровере».
— Я поеду с Томом и приготовлю горошек к твоему приходу, Фиона.
Почтовый мешок был соблазнительно набит, но по неписаному правилу его открывали только после обеда.
Фиона вывалила в дуршлаг готовый горошек, перемешала его с кубиками свежих яблок, добавила совсем немного майонеза и сунула в морозильник, чтобы охладить. Блюдо оказалось удивительно вкусным. Приготовление холодных сладостей она тактично предоставила Деборе.
Дни прихода почтового катера были для всех праздником. Фиона думала об этом, когда все они расселись во дворике, выходящем на север. Оттуда видна была бухта и катер, идущий в верхний залив озера. В раскладывании почты была своя система. В две стопки выкладывали газеты и журналы; всевозможные рекламы, каталоги отдельно; конверты с окошечками со счетами и рецептами клали в плетеную проволочную корзинку, специально принесенную из кабинета Эдварда, а бандероли и личные письма высыпали на стол во дворике. Все внимательно следили за тем, что кому пришло. Каждому хотелось знать, от кого письмо, а когда любопытство было удовлетворено, каждый с головой уходил в свою корреспонденцию. Детей всячески поощряли переписываться со знакомыми и незнакомыми друзьями. Даже маленькому Джеймсу приходили письма от шестилетнего двоюродного брата из Маори-Каик. Они были написаны печатными буквами. Все посылки были проверены: посылки с одеждой, галантереей, с деталями и приспособлениями для столярных работ, которым Эдвард обучал Уильяма. Остался только один маленький пакет. Фионе. Из Африки.
— Это, должно быть, от Гамиша, — сообщила она.
У Уильяма загорелись глаза.
— Вот это да! Я просил тебя, Фиона, спросить его об этих, как их, о пауках... ты думаешь, он прислал одного такого? А может, самца и самку.
— Не расстраивайся, Уильям, но этого быть не может. Их нельзя посылать без ветконтроля, чтобы, чего доброго, не занести заразу. А эта бандероль прошла только таможню. Здесь, скорее всего, что-нибудь мне ко дню рождения — заранее.
На свет Божий показалась шкатулка для ювелирных украшений.
— Вот это да! — подскочила Фиона. — Гамиш дает! Он, должно быть, разбогател. Вообще-то он не из тех, кто дарит такие подарки. Вот прислать том о брачной жизни мух цеце или что-нибудь в этом духе — это на него похоже. — Она открыла замочек и откинула крышку.
Все исторгли дружное «О!», увидев невероятной красоты камень, лежащий внутри. Это был молочно- белый опал с огненным отсветом внутри и голубизной озера и неба, словно впитанной им. Кулон на тонкой золотой цепочке.
Эдвард посмотрел на Фиону. Бледная, она смотрела не на камень, а на прикрепленную к крышке записку, которую пока что не набралась храбрости прочитать, записку, написанную знакомым почерком. Почерком Иана.
Все остальные, к счастью, все еще любовались камнем. Эдвард видел, как она глубоко вздохнула, ухватившись за край стола, на мгновение закрыла глаза, затем заставила себя вынуть записку, сунула ее в карман брюк и весело бросила:
