Следующую дверь (копия той старушки, за могучей спиной которой в Дальней Срани обитает мой Миня; только помоложе) Надежда открыла Лелевым способом: приложила руку к замку, пауза, щелчок – и толстенная бронеплита мягко ушла в стену.
Минутой позже она встала на место за спиной ехавшего последним Фола.
– Это не Голицыны! – счастливо сообщает Ерпалыч. – Кладка явно современная.
В этот момент он очень смахивает на Фиму, способного перед дверью в кабинет дантиста с увлечением рассказывать о всяких биохимических прелестях. Нет, зуб даю, у ученой косточки мозги устроены как-то не по-людски.
С вывертом.
Впрочем, я им всем большой привет передавал. Только выверт в другую сторону.
Впереди в потолке темнеет люк, из чрева которого свисает ржавая лестница: железная дорога в никуда.
Поручни шпалами уходят вверх, во мрак.
– Если нам сюда, то кентавры тут не пролезут, – сообщаю я Наденьке.
Немедленно поступают Папочкины опровержения.
Фол молчит; задрал косматую голову и прикидывает.
– Нам дальше. Это выход в заброшенную церковь. Кстати, надо бы кого-нибудь послать наверх – осмотреться.
– Я полезу! – тут же оживляется Фимка.
– Ты гляди там, чтоб самому не засветиться! – напутствует Фол скрывающегося в люке доктора наук, а Папа тем временем ненавязчиво оттесняет от лестницы Молитвина Иеронима Павловича, явно вознамерившегося последовать за Фимкой. Вот уж воистину: седина в бороду – бес в ребро!
Партизан-любитель, понимаешь…
Когда я уже начинаю подумывать: не вознестись ли мне вслед за Фимочкой, дабы, невзирая на наличие черного пояса, загнать его пинками обратно? – над головой наконец слышится металлический скрежет, и через пару секунд доктор биохимии сваливается буквально нам на головы.
– Тишь да гладь, да Божья благодать. Никого не видать.
– И давно пора поддать!
Это Ерпалыч.
– Рифмоплеты! – не удерживаюсь я.
– Может, напрасно шухер подняли? – выдвигает предположение Фол.
– Нет, эти зря паниковать не станут. Пошли.
И мы двигаемся дальше живой аллегорией: заблудшие души вслед за Надеждой. Или слепцы за слепым поводырем. Миновали еще одну дверь (прямо как в подводной лодке, если судить по фильмам!) и, поднявшись по каменным ступенькам, оказались перед последней преградой – на этот раз обычной, деревянной.
Надежды крашеная дверь… нет, лучше не так. Надежда, легкою рукою сыграй мне что-нибудь такое…
– Центр видеоконтроля, – сообщает Наденька на мой неслышный призыв. – Подвал под домом священника. Отсюда есть выход наверх, там вас ждет машина.
Дверь оказывается незапертой.
Рядами подсвеченных изнутри аквариумов горят на стене многочисленные мониторы. Панели, шкалы, рычажки, тумблеры, индикаторы – покруче, чем на телестудии, где мне однажды довелось побывать.
– Наконец-то! Машина вас давно ждет, – вскакивает из угла субтильный оператор в белом халате.
– Ну что, вы едете?
– Пожалуй, я останусь с вами, Надежда Викторовна, – говоря это, Фима смотрит почему-то на меня. – Возможно, это все действительно подставка, и я никого не убивал, но… Проверять местных господ на правдивость, рискуя собственной шкурой, мне не очень хочется. Вдруг окажется правдой? Уж лучше сдамся, пусть меня сажают в КПЗ. Если выяснится, что мне соврали – тогда все равно отпустят. А если нет… Как вы сами верно заметили, Лучше живой в камере, чем дохлой на улице! Опять же, живая собака лучше мертвого льва. Присоединяюсь к вам и царю Соломону.
Наденька молча кивает, а оператор изумленно таращится то на нее, то на Фиму.
– Алик, зато ты лучше мотай отсюда. Забирай всех – и в машину.
Подойдя к Фиме-Фимке-Фимочке, я беру его за пуговицу.
Некоторое время молчу.
– Это ты славно придумал, Архимуд Серакузский. Это ты так славно придумал, что просто… просто слов нет. Никуда я отсюда не поеду. Пока не смогу убедиться, что с тобой все в порядке. Ты, когда за меня дрался, не спрашивал: что да как! И мы не для того сюда приперлись, чтобы при первом звонке ноги делать. Вместе здесь посидим и посмотрим, каким макаром дело обернется. А потом я лично прослежу, чтоб ты попал по назначению. У меня в прокуратуре блат… любимая женщина. Мы с ней родственники по Пашкиной линии. Понял? Или формулами изложить?!
– Вы, это… вас машина наверху ждет! – подает наконец голос опомнившийся оператор.
– Подождет, – Папочка отстраняет нас с Ерпалычем и подъезжает к оператору, который невольно пятится от кентаврессы и упирается спиной в угол. – Надежда Викторовна, ты умеешь со всем этим барахлом обращаться? Или глиста сушеного припашем?
– Умею. Я здесь дежурила несколько раз.
– В-вам… вам надо срочно уходить! Центр вот-вот п-подвергнется н-нападению, – лепечет из угла оператор, спешно пытаясь принять цвет собственного халата и прикинуться белой тряпкой.
Это ему почти удается – выдают только широко раскрытые глаза.
Глаза моргают; вдвое чаще, чем положено.
– Сиди тихо, – вполне дружелюбно советует Фол тряпке с глазами. – Или сам сейчас… подвергнешься нападению!
– Так, это у нас периметр, – Наденька уверенно щелкает переключателями, одновременно чертя между тумблерами косые пентаграммы, – это интернат; ага! – главный корпус, второй этаж… первый… минус первый… вот! Наружное наблюдение. Вход в погреба. Там у них основное капище. Я там была… однажды…
Серую мышку всю передергивает, и никто не решается поинтересоваться: что она там видела?.. однажды.
Взамен я выясняю, что вижу сам; вижу на пяти экранах сразу.
У входа в погреба – приземистой каменной арки – суетятся люди, кого-то взашей гонят внутрь, тянут какие-то ящики… Несколько человек вооружены автоматами. Кажется, без крови не обойдется. Плохо. Очень плохо…
Наконец последний человек исчезает в черноте входа.
Бросаю взгляд на другие экраны. На большинстве из них изображение застыло: пустые комнаты, коридоры, двор, подъезды к центру… но местами наблюдается лихорадочная активность: пожилой карлик жжет бумаги, вихрем срывается со стоянки «Жигуленок», резвостью не уступая более породистым скакунам; из компьютерного центра торопливо выносят коробки, ящики… дюжину системных блоков.
Спешат замести следы и вывезти самое важное. Но где же обещанные курсанты? Покамест вокруг все тихо, никаких групп захвата, спецназовцев, жориков с мегафонами…
– Если они из города едут, им еще с полчаса добираться, – что-то прикинув про себя, сообщает Фол.
– Ладно, подождем, – соглашаюсь я.
А что, у нас есть выбор?!
