Он искренне хотел подбодрить Даньку. Очкарику в голову не могло прийти, что его близорукий собеседник желал идти в армию. Небось привык к своим «минус семи», сжился и не испытывал особых сожалений. Даже кое-какие выгоды извлекал.
К примеру, «белый билет».
На душе было мерзко. Очень хотелось двинуть ни в чем не повинного очкарика в ухо – чтоб катился вниз по ступенькам, теряя очки, бестолково размахивая руками в тщетных попытках уцепиться за перила. Вместо этого Данька молча обошел доброжелателя – синие трусы в горошек! – и сбежал по лестнице на первый этаж.
8
– Чего, Леонидыч? Щас догнать или по темноте встретить? – бодро поинтересовался амбал Вовик, глядя туда же, куда и старик: в сторону главного входа.
Вальяжный господин Пэн сейчас, вероятно, шел по Сумской.
– Перетрем, побазарим, в натуре! – в тон ему продолжил пес-боксер Тимур.
Бравые «хомячки» с удовлетворением переглянулись. Наконец-то дело нашлось.
В натуре!
Старик мысленно представил себе невозможную ситуацию. По темноте, да еще с этой сладкой парочкой… Здравствуй, Бим! Здравствуй, Бом! Макабр!..
– Отставить, пехота! – качнул он шапкой-«пирожком»
– Так ведь наезжал, блин! – дуэтом, в два голоса.
– Ему можно.
Отозвались не сразу: переваривали, видать. Наконец Тимур, как более умный, радостно гыкнул:
– Просек, батя. Гадом буду, просек! То-то гляжу, похожи вы. Сын, выходит?
Отвечать старик не стал. Все мы чьи-то дети! Сын… А ведь Пэну, Петру Кондратьеву-младшему, любимому внуку, тридцать с хвостиком! Или это он, Кондратьев-старший, на свои годы не выглядит? Конечно, восемьдесят четыре – не возраст для тирмена…
В детстве внука закармливали иностранными языками. Английский шел лучше прочих, и шкодник Петя быстро переименовал себя в Питера Пэна. Дед, grandfather, стал просто «GF». Почти как Кеннеди.
Петр Леонидович поставил себе на заметку: обязательно выяснить, что у Пэна с желудком.
Язва! Вот незадача!..
– Insignificance! – повторил он вслух. – Шамбалу ему, понимаешь, подавай!..
– Шамбалу ему, понимаешь, подавай! Шамбалу-мамбалу! План выполнять надо, разнарядку выполнять, дорогу стратегическую строить, а ему Шамбал-бамбал нужен!
Трудно сказать, вправду ли гневался секретарь райкома товарищ Кадыркулов или просто валял дурака перед гостем, норов демонстрировал. Скорее, второе. Петр успел насмотреться на местных баев-начальничков. Прежде чем о деле поговорить, шуметь начинают, молнии метать. Был бы повод.
А чем не повод Шамбала-мамбала?
Начальственный гнев выглядел, впрочем, вполне убедительно. И голос подходящий, и вид. Капли пота на бритой голове, ворот белой рубашки расстегнут, шея пунцовая. Или это от жары? За открытыми окнами кабинета плюс тридцать, а товарищ Кадыркулов не из тех, кто посты соблюдает.
– Кутасов ему давай, коней давай! Где возьму? Как отчитаюсь? Сколько хороший кутас стоит, знаешь, да?
Суть вопроса Кондратьев ухватил. Перед ним в начальственном кабинете побывал местный учитель, краевед-энтузиаст, прося средств на небольшую этнографическую экспедицию к отрогам Заалайских гор. Шамбалу упомянул совершенно случайно, в качестве дополнительного аргумента. И вот нате-здрасьте…
– План горит! Второй год пятилетки, понимаешь, а ему – Шамбала!
Петр прикинул, стоит ли слушать дальше, и решил: хватит. Лично мы в Шамбалу не просимся и кутасов не требуем. Мы прибыли в райцентр именно в связи с упомянутой пятилеткой – Третьей Сталинской. Нам запросы краеведов до лампочки Ильича.
Он уже собрался вставить в начальственный монолог свои пять копеек, когда товарищ Кадыркулов внезапно развернулся и без всякого перехода раскинул короткие крепкие руки:
– Ой! Товарищ Кондратьев, да? Кимди коруп туран! Сизди кездешпег енибизге кон болду! Как доехал?
Петр обреченно вздохнул. Первая проверочка, please. Уполномоченный по кооперации обязан знать язык титульной нации. Иначе зачем приехал, да?
– Кылнайбай келдык, – без особой уверенности проговорил он. – Товарищ Кадыркулов, я киргизский еще не…
– Выучишь, выучишь! Садись, дорогой товарищ, кок-чай пить будем. Иш кандай?
А как наши кандай? Дела, в смысле. Келдык вполне нормально – сначала верхом, потом на разбитой полуторке, затем опять верхом, на злом, мохнатом коньке, норовившем укусить неопытного ездока. Но добрался все-таки. Живой и здоровый. Если учесть здешние дороги – очень даже кылнайбай.
– Мен Кичик-Алайдам келдим…
– Знаю, знаю! – Толстая ладонь взметнулась вверх. – Знаю, что с Малого Алая. Кооперацию поднимал, да? Говори по-русски, товарищ Кондратьев. С языком успеешь, русский – язык межнационального общения, с русским везде пройдешь, куда угодно доберешься. Мы тут все русский учим. Новую жизнь строим, да? Садись!
Теперь можно и дух перевести. Первую проверку, кажется, выдержали. Хоп-хоп! Интересно, спросят ли о документах? В Оше обошлось, не спросили…
Арестовать его должны были в апреле, за два месяца до выпуска. Кто-то очень бдительный не поленился еще разок поднять документы колонии имени Горького, где к появлению коммунара Петра Кондратьева отнеслись философски, не поинтересовавшись происхождением. А может, сам сболтнул лишнее в институте, даром, что старался ни в чем не участвовать, никуда не встревать. Или совсем просто: очередная разнарядка на «врагов» с указанием пола, возраста и социального положения.
Узнав о неизбежном, студент пятого курса финансового института Кондратьев достал из тайника «Люгер-08», именуемый в просторечии «Парабеллумом», проверил обойму, сжал в пальцах холодную рукоять. Стреляться не собирался. Ждать, обливаясь холодным потом каждую ночь, тоже. Куда соблазнительнее прогуляться напоследок по ставшему родным Харькову, свернуть с улицы Карла Либкнехта на тихую Совнаркомовскую, войти в приемную пятиэтажного серого здания. Обойм у него три – хватит на многих.
И пусть его голову потом выставляют в магазинной витрине – как голову его первого учителя Леонида Пантелкина. Не жалко!
Та, которую Петр еще не звал Великой Дамой, стояла рядом.
У нее имелись другие планы.
Случилось иначе. Той ночью за ним не пришли, а наутро вызвали в канцелярию института. Через два часа поезд Харьков—Казань умчал Петра Кондратьева далеко на восток. Во внутреннем кармане старого, купленного на первом курсе пиджака лежала синяя книжечка в твердой обложке с гербом УССР. Диплом, полученный досрочно, без защиты, давал дополнительный шанс уцелеть.
Судьба, закадычная подруга Великой Дамы, благосклонно подмигнула.
Шумная Казань была лишь первой остановкой. Пересадка, ташкентский вокзал, снова пересадка. Во Фрунзе, столице недавно созданной Киргизской Советской Республики, Петр не стал задерживаться. Его ждала маленькая железнодорожная станция Кара-Су, от которой полдня пути до зеленого Оша. Там начиналась воспетая репортерами транспамирская трасса Ош—Хорог.
