Одноглазый чекист.
А чтобы пелось лучше, Петр Леонидович даже глаза от удовольствия зажмурил. Нет, не оба, только один глаз – левый.
– Дождик капал на рыла
И на дуло «Нагана».
Вохра нас окружила,
«Руки в гору!» – рычат…
Резко замолчав, Кондратьев открыл глаз и подмигнул вице-мэру-пионеру. Оценил, щекастый? Кажется, оценил. Пришлось обождать, пока у Александра Семеновича разинутый рот вернется в штатное положение.
– Дернешься – посажу, – ласково сообщил ему Петр Леонидович. – И знаешь, за что? За растление несовершеннолетних. Чтоб к пацанам нашим не приставал. «Вчинення розпусних дiй щодо особи, яка не досягла шiстнадцятирiчного вiку…» УК независимой и суверенной Украины, статья 156 через один: «…караються арештом на строк до шести мiсяцiв або обмеженням волi на строк до трьох рокiв». Условно не выйдет, по полной получишь.
Начальственная челюсть вновь начала отвисать. Старик подался вперед, сел поудобнее, оперся на локти.
– Три года – не беда. Беда, что на зоне извращенцев не любят. Для начала тебе передние зубы выбьют, чтоб не мешали. Сунут в рот доминошную кость – и клац! Для чего, потом поймешь. Прочувствуешь!..
По тому, как щелкнули Сашины челюсти, Петр Леонидович догадался, что тот знает – и про доминошную кость, и про возможности скромных рыцарей «тулки» и «Марголина».
И про то, зачем тирмены левый глаз закрывают.
А щеки уже не пунцовые! Больше на мыло желтое смахивают.
– Н-ну зачем? – с трудом выдавил вице-мэр. – Зачем нам с вами ссориться, Петр Леонидович? Я же не от своего лица… Мои друзья…
С легким скрипом открылась дверь. Не иначе петли смазать забыли.
– Александр Семенович, извините…
В голосе длинноногой референтки – растерянность. А если прислушаться, и похуже нотки отыщутся.
– …К вам… эти… Ну, вы в курсе! Очень срочно, говорят.
Длинноножка закусила ярко накрашенную губу и добавила совсем по-детски:
– Сердитые!
Старик еле удержался, чтобы не хмыкнуть. Он-то думал лишь пугануть начальничка. И глаз жмурил для вида, блефовал. Надо же! Не любит Великая Дама, когда пристают к ее кадетам! Или совпадение?
– Простите…
К двери Александр Семенович брел, переваливаясь с ноги на ногу. Утка уткой!
– Это первый звонок, Саша! – кинул старик в ватную спину. – Пустячок. Мелкое недоразумение.
Спина дернулась, словно от заряда утиной дроби.
– А вот если не одумаешься – и если твои друзья не поумнеют…
– Понял. Забудем.
Куда бодрость пионерская девалась? Не боец ты, Александр Семенович, каша манная! Или в самом деле грешен? То-то молодишься не по возрасту!
Оставшись в одиночестве, Петр Леонидович разыскал свою рюмку, не спеша налил коньяку. Вздохнул – с облегчением, но и не без стыда. Мнительным стал, тирмен? Тебе не один год, системе – не один век. Рассчитано, обкатано, проверено на прочность. Эффект от внешнего воздействия не нулевой, а сугубо отрицательный. Небось при Торквемаде-инквизиторе тоже хватало любопытных и бдительных. И при Малюте Скуратове, и при Токугаве Иэясу. И во времена не столь давние, памятные.
Кто в финал вышел?
Старик поднял рюмку, принюхался. Хороший коньяк, отменный. Как он прежде не замечал? Тонкий вкус у господина вице-мэра!
Ну-с?
Коньяк его учил пить сам Владимир Григорьевич Федоров, бог-отец всего, что стреляет, создатель первого русского пистолета-пулемета. Бывшему преподавателю Михайловского артиллерийского, всесильному техническому директору Ковровского оружейного чем-то полюбился молодой бухгалтер, который приехал на завод с далекого Памира. А может, словечко замолвили, на ушко прошептали. Было кому шептать. Одним делом заняты, одним миром мазаны.
Оружейники Великой Даме не чужие.
«Два глотка, Кондратьев. Не больше, понял? Первый – пристрелочный, рот коньяком промыть. Второй – залп! И не иначе, ясно?»
Полная ясность, Владимир Григорьевич!
Залп!
– Мы теперь на свободе,
Мы ушли от погони,
Нас теперь не настигнет
Револьверный заряд!
3
В лесу «плюс первого» царили октябрь и дождь.
Так случалось редко, хотя и чаще, чем зима со снегом. Снег здесь Данька застал два раза. Белый, хрустящий покров глушил музыку, замораживал барабанчики, усыплял флейту – приходилось держать ушки на макушке, чтобы не упустить опасное приближение «шагов Командора», как звал музыку дядя Петя.
А осень – это ничего.
Хуже лета, но сойдет.
Дистанция сегодня была приличной. В городе диаметр полукружия, отведенного под сектор «плюс первого», шел наискосок от высотного здания университета через старый корпус гостиницы «Харьков» и дальше, пересекая Сумскую, углублялся в жилые дома примерно до минимаркета «Двадцать четыре». Данька задолбался, пока нашел удобное место. Не в книжном же магазине торчать столбом, закрыв левый глаз и целясь в очкастого Гарри Поттера?
К счастью, на площади Свободы шла слобожанская ярмарка.
Неподалеку от входа в метро установили шатер пивного завода «Рогань». А «целевой выезд» назначили на половину одиннадцатого. Время утреннего похмела миновало, время обеденного перерыва еще не настало. Шатер пустовал, что играло Даньке на руку.
Он сел за деревянный столик, взял у сонной продавщицы бокал с «Монастырским» и поставил пиво на развернутую «Теленеделю». Точь-в-точь на разворот с полуголой Мадонной. Студент сачкует лекцию, маленечко сосет пивко и размечтался над крутой телкой.
Какие проблемы?
Нет, иначе: «Какие типа проблемы, в натуре?» – с интонациями амбала Вовика.
Очень скоро, вылетев на «плюс первый», он обнаружил, что к октябрю, дождю и большой дистанции ему и оружие выделили подходящее: снайперку Драгунова с оптикой ПСО-1. Четырехкратное увеличение, градуировка до тысячи трехсот метров, хотя реальная прицельность стрельбы – метров восемьсот, не больше. Старенькая штука, на вооружение принята в 1963-м, но классная. Для стрельбы по удаленным целям в условиях плохой видимости.
И с патронами подфартило. Вместо обычных в отъемном магазине ждал своего часа десяток особых патронов. Пули со стальным сердечником в два с половиной раза улучшали кучность стрельбы.
Короче, дождь нам не помеха.
Он плюхнулся в грязь, прильнул глазом к окуляру прицела и начал искать мишени. Приклад скелетной конструкции переходил в пистолетную рукоятку, что сильно облегчало стрельбу лежа. Помнится, дядя Петя подсунул ему «Deutsches Waffen Journal» со статьей про «Драгуновку». С языками, в отличие от Петра Леонидовича, у Даньки имелись серьезные проблемы, но Лерка, умница, перевела:
