Да, подготовилась. Как бишь это под балалайку будет?
Полюбила я шпиена
В ходе тайной акции.
Будем мы лобзать друг друга –
Вплоть до ликвидации!
Бр-р-р! Пошутила, называется! Слава Богу, Игорь не из нашей конторы! И я ничуть не нарушаю строгий приказ Пятого, поелику не пригласить в гости своего, так сказать, коллегу – подозрительное хамство. Ну, пиццу съедим, ну, чайку попьем. Вот если бы я, дура старая, достала бы сейчас булочку, разожгла конфорку да прочитала пару-тройку строчек из брошюрки, что прикупила по пути домой! Купила, хотя самой стыдно. Просто так прихватила – киоскерша понравилась: старенькая такая, улыбчивая, я у нее всегда газеты покупаю. Купила и это. Пусть в сумочке лежит, читать не буду. То есть вслух не буду, а так, глазами…
Типографская краска на обложке смазана – точь-в-точь на физиономии полногрудой молодки, оседлавшей заголовок. Заголовок гласит: «Любощи», для непонятливых же имеется пояснение: «Любовные заклинания и заговоры». Рекомендовано областным комитетом по делам молодежи. Ну-с, что там обо мне?
Перед первым свиданием, При полюблении чужого мужа/жены, От преждевременной потери девства.Богатый репертуар! А насчет кентов есть? Конечно, есть:
От любострастия китовраса (кентавра).Я уже хотела спрятать забавную брошюренцию, но тут мой взгляд скользнул по чему-то более близкому.
При полюблении молодого. Добыть нитку, пуговицу или вынуть следок (см. Предисловие), после чего ровно в полночь раздеться догола, зажечь алтарку… Это не надо… А вот и слова: «Месяц на небе, уж в земле»…
Ни в чем не повинная книжица полетела на пол. Дура! Ой, дура! Прав Девятый, пора в дурдом! Бедный Игорь, еще за китоврасиху меня примет!
Я подошла к зеркалу, взглянула… Что есть, то есть, могло быть и хуже. Было бы время, забежала бы в соседний салон красоты (тот, что «Под Святым Феофилактом») или хотя бы крем прикупила, который с освященным елеем. Говорят, неплох! Ладно, свечку Анне Кашинской поставила, остается нанести боевую раскраску; и, конечно, платье. Их у меня два, оба хороши, но…
Звонок в дверь. Уже? Но ведь Игорь должен прийти в восемь! Сейчас только семь! Девятнадцать ноль-ноль!
Да, пора в психушку.
Девятнадцать ноль-ноль, старший сержант Петров точен.
6
Хмурый взгляд, рука под козырек.
– Разрешите!
Голос мне его не понравился. И вид не понравился. И не потому, что хмурый. Сержант словно что-то знал и заранее предвкушал эффект.
– Заходите, Ричард Родионович!
В глазах блеснуло нечто, похожее на злорадство. Или мне уже чудиться начало?
– Извините, госпожа старший следователь, спешу! Вот!
Вот – это знакомый черный диктофон и стопка каких-то листков.
– Честь имею!
Рука вновь взлетела под козырек. Тяжелые сапожища застучали по лестнице.
Ладно! Дело сделано. Завтра утром пошлю по каналу «Проба», это совсем близко, на соседней улице. Разве что стоит прокрутить запись. Вдруг сержант решил концерт группы «Мумификация» записать?
Я в некоторой нерешительности начала учинять досмотр платьям, развешанным на спинках стульев, вздохнула, присела к столу. Слушать все подряд я не собиралась. К чему? Приказа подглядывать в замочную скважину не было, пусть сами разбираются.
Легкое шипение. Щелчок. Негромкий, но четкий голос Игоря. Голос гражданина Молитвина; он, как всегда, чем-то недоволен. Можно жать на stop.
Записалось – и ладно. Интересно, что там на этих листках? Неужели добросовестный жорик набил разговор на компьютере, распечатал? Чушь, не успел бы.
Я вновь поглядела на платья, затем на часы; и уже просто так, для очистки совести, перемотала пленку – где-то на треть. Так сказать, последняя проверка.
Play– и тишина. Нежели они говорили так мало? Ну, слава Богу, проклюнулось!
Проклюнулось?
Что проклюнулось? Может, у них тоже стояк лопнул?
Стояк?
Из крохотного динамика плескало море. Волны бились о каменистый берег, с шумом уползая обратно, захлебывались воплями чайки, потом вдруг из ниоткуда наслоился гул голосов, звон посуды…
Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!
Звон гитарной струны. Течет, плавится…
Не мели ерунды, девка! Твоего Пола сожрала его любимая тварюка! Вот, капрал свидетель…
Да, мистер Мак-Эванс. Только капрал Джейкобс упомянул еще кое-что! Что перед тем, как Пола съела акула, кто-то стрелял в него, тяжело ранил и, по-видимому, продырявил его лодку, чтобы замести следы!
Тебе бы прокурором быть, Эми…
Крик чаек – долгий, отчаянный… стон над волнами.
И еще почему-то: льдинками катаются под невидимыми пальцами клавиши фортепиано, льдинками катаются слова, произнесенные чуть сиплым, незнакомым голосом:
– В жизни-реке разошлись берега;
Телка – полушка, да рубль перевоз!
Но занесет хоть к чертям на рога –
Память жива, и плевать на склероз!
Вальс не окончен, и дело не в нем –
Будут и там наших внуков рожать,
И для кого-то появится дом,
Дом,
Из которого не захотят уезжать…
Я не помнила, как нажала
stop,как вскочила, бросилась в коридор. Очнулась у двери – ткнулась лбом, не почувствовав боли.
Бежать?
Куда бежать?
Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!
Ееголос.
Ее!
Год назад мы говорили по телефону, я записала разговор, потом прокручивала – целый месяц, пока не стерла. Слишком было тяжело.
Ееголос – не спутаю.
Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!
Это пытка – вновь включить проклятый диктофон, но я решилась.
Play!
Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!
Да, это
она.Все-таки достали! Нашли!..
Сквозь черное отчаяние начали пробиваться мысли: странно трезвые, словно за меня думал кто-то другой.
Еенашли. Нашли – и даже постарались намекнуть, чтобы я не сомневалась. Запись идет на русском языке. Почему?
Тебе бы прокурором быть, Эми…Куда уж яснее! Вдобавок дурацкая песня… внуков рожать? Намек?! С
еепарнем, этим русскоговорящим Полом, случилось что-то плохое. Убит – чуть ли не у
неена глазах. И теперь пленку переслали мне…
