С того момента как Ланс разместил ее на переднем сиденье автомобиля, она вдруг начала дрожать от страха. Когда он прибавил скорость, выехав из Лондона, ее прошиб пот — так ясно в памяти воскрес кошмар, предшествовавший аварии. Гейл попробовала не смотреть на спидометр, так как от страха она сжималась и чувствовала боль в мускулах плеч и шеи.
— Расслабьтесь, — мягко проговорил Ланс, когда она съежилась на повороте. — Вам не угрожает опасность, я еду достаточно медленно.
Она не могла сказать ему, что до сих пор в ночных кошмарах ей слышится ужасающий звук бьющегося стекла и хруст металла. В довершение всех неприятностей из глаз у нее полились слезы, усиливая и без того бьющую ее дрожь.
На лице Ланса отразилась тревога, он остановил автомобиль. Внезапно он обнял Гейл, прижав ее голову к своему плечу, для того чтобы успокоить ее. Она вырвалась.
Слегка успокоившись, Гейл взяла предложенный им носовой платок и вытерла нос.
Ланс смотрел на нее с сочувственной улыбкой:
— Невесты всегда плачут в день свадьбы, и вам еще повезло, что ваш нос не краснеет от слез.
Банальность его слов успокоила ее лучше любого другого утешения. Новое неизведанное чувство, которое она с опаской ощущала в своей груди, заставило ее сердце биться чаще. Забота Ланса успокаивала ее. Хотя это была часть того плана, который он вызвался осуществить. Для него она была испорченным ребенком, и чем скорее она выздоровеет, тем скорее он сбудет ее с рук. Он делал свою работу с холодной расчетливостью — вот все, на что был способен Ланс ван Элдин.
Ланс оценивающе посмотрел на нее сверху вниз, его строгий рот тронула улыбка.
— Должен заметить, что слезы вам идут. Ваши глаза стали мягкими и нежными, и теперь у вас именно тот невинный взгляд, который каждому мужчине приятно обнаружить у своей невесты. Теперь вам лучше?
Она кивнула, обрадованная, что сегодня не сделала макияжа и тушь не потекла.
— Тогда поедем быстрее, ладно?
Гейл согласилась, и он повел машину на умеренной скорости, время от времени бросая на нее взгляды, выводившие ее из плаксивого состояния. Но когда автомобиль приблизился к «Башням ван Элдинов», страх перед будущим вновь овладел ею.
Ланс отнес ее в комнату, со вкусом обставленную, с изящной деревянной обшивкой, устланную плотным ковром. Комната была нагрета солнцем и выглядела приветливо, что, конечно, должно было улучшить настроение Гейл.
Сэр Бонар, ее бабушка и пастор находились в комнате. Взволнованный священник — маленький сухощавый человек — поднялся со стула, наблюдая, как Ланс аккуратно усаживает Гейл на роскошный диван.
Учитывая болезненное состояние Гейл, венчание прошло по сокращенному чину. Рядом с невестой жених казался великаном, пышущим здоровьем. Она сидела всю службу бледным маленьким призраком и была безразлична ко всем радостям жизни. От талии и ниже она не ощущала своего тела, и эта нечувствительность, казалось, охватывала ее мозг и мысли.
Бабушка вытирала слезы. Она, очевидно, была взволнована бракосочетанием своей любимой внучки. Выглядело оно романтично: неземная внешность Гейл, муж, который будет любить и лелеять ее, ведь она заслужила эту любовь страданием. Девушка не выглядит очень счастливой, но это пройдет. Она еще не оправилась после аварии и трагической смерти отца. Он был бы восхищен происходящим. Слезы снова выступили на глазах Полли Пемблтон при мысли о сыне. Его трагический конец стал ужасным ударом, и вряд ли она когда-нибудь оправится от него. Единственным утешением было то, что Морис ушел с женщиной, которую любил. Он так долго был одинок!
После церемонии устроили маленький свадебный пир в столовой. Тост произнес сэр Бонар — приличествующие случаю слова. Миссис Пемблтон всем своим видом выражала одобрение, и Ланс был в хорошем расположении духа.
Позже Ланс отнес Гейл в ее собственные комнаты, специально подготовленные для перемещения по ним в инвалидном кресле. К тому времени она была сильно утомлена, и он положил ее на кровать. Непривычно долгое сидение вызвало пульсирующую боль в спине. Потребовалось все напряжение сил, чтобы отогнать болезненное оцепенение, которое начало охватывать ее. Гейл закрыла глаза и снова их открыла, когда Ланс нажал звонок у ее кровати, чтобы вызвать медсестру. Та незамедлительно явилась — спокойная и проворная, в темно-синей форменной одежде с белой отделкой.
Медсестра Рассел была приятной рыжеволосой тридцатилетней женщиной. Гейл, поймав прямой взгляд ее голубых глаз, решила, что с ней будет вполне сносно.
Ланс с очаровательной улыбкой представил их друг другу.
— Надеюсь, вы подружитесь, — заключил он. — Но я должен заметить вам, сестра, что, надеюсь, ваше пребывание с нами не будет длительным. Я хочу видеть свою жену здоровой как можно скорее.
Гейл отвела глаза от его наполовину шутливой, наполовину серьезной улыбки. Он желает этого так же отчаянно, как она сама, стремясь как можно скорее положить конец их так называемому браку.
Усталость уносила ее на своих волнах. Она почувствовала, как Ланс склонился над нею и, слегка приподняв ее, влил глоток бренди, которое он поднес к ее губам. Это вызвало у Гейл кашель, но теплая струйка внутри нее прогнала слабость и вернула цвет щекам.
В комнату вошла бабушка, все еще растроганная знаменательным событием этого дня. Ланс быстро поцеловал в макушку свою жену и вышел, оставив ее с двумя женщинами.
На следующее утро Гейл проснулась и принялась осматривать очаровательно обставленную комнату. Все вокруг было белым — от пушистого ковра, широкой кровати с гобеленовой обивкой, туалетного столика и столика для кофе до обитых шелком стен, занавесок и абажуров, принадлежащих к одному стилю. Прозрачные тюлевые занавески закрывали два высоких окна и балкон, смотрящие в сад. Белый цвет приятно контрастировал с бежевым шезлонгом, подушками цвета карамели, кофейными и оранжевыми букетами цветов в шоколадно-коричневых вазах и сверкающей оттенками осени живописью на стенах. Там было все, что могло сделать жизнь лишенного движения человека комфортнее: от стопки глянцевых журналов до проигрывателя с самыми модными дискам.
Но Гейл ничто не радовало. Единственным чувством, которое еще теплилось в ее наполовину обездвиженном организме, было желание одиночества и покоя, которое усилилось, когда она вспомнила, что этим утром бабушка уезжает в Танжер.
Гейл сидела в кровати и размышляла о том, как она, стесненная в движении, проживет сегодняшний день, и даже думать боялась, каким будет целый год под крышей Ланса.
Как бы отвечая на мысли Гейл о своей будущей жизни в ее спальню вошел Ланс. На нем были шикарный синий в полоску костюм, светлая шелковая рубашка и галстук. Вместе с Лансом в комнату ворвался аромат утреннего воздуха. Жизненная энергия этого человека, так и бившая ключом и противоречащая настроению Гейл, вызвала у нее стойкое нежелание общаться с ним.
Он остановился, сверху взирая на ее маленькое лицо с синими кругами под глазами. Этим утром у Гейл появился слабый розовый румянец на щеках, и это не ускользнуло от его внимания.
