Как только солнце чуть-чуть поднялось над горизонтом и разогнало ночную мглу, по мостовой зацокали железные подковы лошадей, застучали колеса телег. Увлеченный чтением магической книги Шмультик с сожалением захлопнул фолиант и подсел поближе к окну, поглазеть на то, что происходит на улице. А за окном ничего особенного не происходило – обычная утренняя суета. Груженные доверху повозки везли на рынки города все необходимое для того, чтобы его жители и многочисленные гости могли в полной мере удовлетворить любые, даже самые изысканные, прихоти. Крестьяне из близлежащих деревень тащили на продажу все, чем их одаривала щедрая земля благодатного Кангура. Из ворот торгового порта вывозили заморский дорогой товар, зачастую весьма деликатный. Славные мастера Майрана, так же как приезжие купцы, вовсе не собирались упускать собственной выгоды. Они спешно грузили на повозки все, что успели изготовить за минувший день, и вливались в общий транспортный поток, заполонивший столицу в столь ранний час.
Одновременно с солидными негоциантами на улицы Майрана вышли торговцы помельче. От квартала к кварталу, от дома к дому, от подъезда к подъезду с неподъемными корзинами за плечами или огромными кувшинами на коромыслах забегали всякого рода разносчики: зеленщики, булочники, молочники и прочий люд, добывающий пропитание для себя и своих домочадцев, не щадя ног и натруженных спин.
После того как транспортный поток начал понемногу спадать, а разносчики, выполнив свою миссию, убрались восвояси, на улицы города вышел местный пролетариат: наемные работники многочисленных мануфактурных и прочих предприятий, портовые грузчики и дворники с совками и метлами. Последние старались побыстрее убрать следы утреннего нашествия гужевого транспорта и прочий хлам, упавший на мостовую с проезжающих телег, чтобы какой-нибудь из особо утонченных знатных господ, принимая утренний завтрак у распахнутого окна, ненароком не узрел кучу конского навоза и не пожаловался околоточному надзирателю.
Следом за толпами коренастых грузчиков, сгорбленных ткачей и бородатых кузнецов свои апартаменты покинули мелкие чиновники, владельцы небольших лавчонок, цирюльники и прочая часть населения, относящая себя к категории трудовой интеллигенции.
Ровно в семь пятнадцать мимо окон «Поющей ундины» протопал в направлении южных ворот города отряд королевской стражи численностью около тысячи легионеров. По унылым физиономиям воинов нетрудно было догадаться, что перспектива проторчать целый день в оцеплении на какой-то Воловьей Пустоши под жаркими лучами солнца их вовсе не вдохновляла. Куда лучше в прохладной казарме вкушать легкое винцо и внимать забавному трепу ветеранов, готовых потчевать каждого желающего невероятными россказнями о делах давно минувших. Командир отряда – очень молодой с виду офицер, не старше тридцати лет, наоборот, был не прочь покрасоваться перед представительницами прекрасного пола, которые, как он небезосновательно надеялся, в преогромном количестве слетятся на предстоящий праздник. Не скрывая своего радостного настроения, задорный полководец носился взад-вперед на вороном скакуне от хвоста к голове и обратно вдоль растянувшегося на всю улицу отряда.
Резкие крики центурионов и десятников через оконный проем навязчиво ворвались в тесное пространство гостиничного номера и достигли ушей спящих Гвенлина и Мандрагора. Магический корень, вальяжно расположившийся на подушке, не просыпаясь, скатился со своего ложа и запихнул деревянную голову под подушку. Укрывшись таким образом от навязчивого уличного шума, соня продолжал дрыхнуть, аппетитно причмокивая губами – будто в своем сне он уже был главным смотрителем королевской кухни и снимал пробу с какого-то блюда. Молодой человек немного покрутился во сне, даже попробовал укрыться под одеялом, дабы продлить миг блаженства. Однако особо громкий выкрик какого-то чересчур усердного десятника все-таки беспощадно вырвал Гвенлина из состояния дремотной неги, и ему поневоле пришлось просыпаться.
– Шмуль, – позвал он слабым голосом. – Что происходит на улице, можешь сказать?
– Ничего особенного, Гвен. Небольшой дранг нах Воловья Пустошь силами двух стрелковых батальонов.
– Не понял, – вылупил слипшиеся ото сна глазищи Гвен.
– Чего тут непонятного – славная армия Фернана Первого покинула казармы и под руководством бравого командира топает к месту предстоящего ристалища кормить мух и прочих оголтелых пернатых.
– Вот теперь ясно. – Наконец-то Гвену удалось окончательно разлепить глаза. – Любишь ты, Шмуль, выражаться всякими мудреными словесами: дранг нах…
За завтраком, поданным расторопным слугой прямо в номер, демон выложил усердно работающим челюстями Гвенлину и Мандрагору план действий на предстоящий день. План был, как всегда, прост и гениален:
– Ты, корень, делай все, что тебе заблагорассудится: хочешь, полезай в карман своего покровителя, хочешь, здесь оставайся, но чтобы ни одна живая душа на Воловьей Пустоши тебя не заметила, иначе паника, давка, многочисленные человеческие жертвы и как следствие – отрубание головы одному непоседливому корню. Ты, Гвен, надеваешь на голову чалму, ту, что мы вчера с тобой приперли с базара, заматываешь свободным концом свою симпатичную мордашку и усердно играешь роль угрюмого эруленского ковбоя. Только особо не перестарайся, иначе твоей персоной могут заинтересоваться настоящие степняки или местная полиция и подкатить с ненужными расспросами – ни то, ни другое нам не нужно. В таком виде будешь наблюдать за ходом состязаний, старайся держаться неподалеку от меня – мало ли для какой нужды понадобишься. Вопросы есть?
Вопросов не последовало, поскольку демон умел изъясняться не только кратко, но и вполне доходчиво. Мандрагор пожелал присутствовать на Воловьей Пустоши, чтобы, как он сам витиевато выразился: «Собственными глазами вкусить радость победы обожаемого Гвенчика». Шмультика так и подмывало ехидно спросить у льстеца, как это можно вкушать глазами, но он все-таки сумел удержаться от реплики и тем самым в очередной раз не пополнить пресловутую копилку обид магического корня.
– Кстати, – продолжил Шмультик, – сегодня ночью от нечего делать я чуток модифицировал твою кольчугу, шлем и рукавицы, теперь их неспособен разрубить даже твой меч.
Слова компаньона приятно порадовали юношу, и он тут же поспешил опробовать вышеназванные предметы на прочность – не то чтобы Гвенлин сомневался в словах своего друга, а исключительно из принципа «Доверяй, но проверяй». Поверхностные испытания выявили их доселе невиданные защитные свойства. Меч, перерубивший на глазах восхищенной публики боевой рыцарский доспех, не только не смог повредить хотя бы одно из звеньев кольчуги или рукавиц, но и оставить даже слабую царапину на отливающей цветами побежалости поверхности шлема. Еще один взмах почти в полную силу – и блестящая полоска лезвия вместо того, чтобы разрубить чудесный головной убор, с мелодичным звоном отскочила от него. Нужно отдать должное Шмультику как великому кудеснику металла – следов от удара меча не осталось не только на шлеме, но и на самом мече не сохранилось никаких отметин после встречи с чрезвычайно прочной поверхностью. Юноша тут же пожелал натянуть на себя модифицированные доспехи, но демон ему отсоветовал делать это:
