Через секунду после моего появления пришел Хуанито. Или, наверно, он был там раньше и поджидал меня. Он не сменил костюм испанского музыканта, который носил утром, только добавил к нему элегантную, длиной до талии темно-синюю пелерину, что придавало ему легкое сходство со студентами военной академии Сен-Сир.
— Ах, амиго, пойдем со мной, — воскликнул Хуанито и повел меня в Сент-Осташ.
Собор немного не дотягивал до пламенеющей готики,
[55]
хотя сводчатый неф с нависающим замковым камнем был высокий. Мимо придела Богоматери, гробницы Кольбера мы приближались к алтарю, одновременно совершая краткий обзор французской истории. Здесь проходил обряд крещения Ришелье, Мольера, мадам де Помпадур. Здесь Людовик XIV принял первое причастие, и здесь похоронили Лафонтена, Мирабо и уже упоминавшегося Мольера.
[56]
— Куда мы идем? — прошептал я.
— Когда ты последний раз был на исповеди? — прошелестел в ответ Хуанито.
— Ого, я еврей, мы не делаем вещей такого рода, — пояснил я.
— Ну тогда это будет для тебя новый опыт. — Он подвел меня к исповедальной кабине. Я с отвращением разглядывал ее.
— В чем дело? — спросил я. У южноамериканцев иногда прорезывается странное чувство юмора.
— Входи, — сказал Хуанито, показывая на кабину. — Увидишь.
Мне это не понравилось, но черт с ним, я вошел внутрь. Штора загораживала вид на церковный зал. Наклонившись вперед, я обнаружил люк, его открывают, чтобы говорить со священником. Я отодвинул дверцу и открыл люк. С другой стороны донеслись шуршащие звуки, будто священник поправлял свою сутану, или что он там носит.
— Oui, mon fils?
[57]
— немного спустя проговорил мягкий голос.
Я нетерпеливо пожал плечами. Ситуация определенно выводила меня из себя. Огромная полутемная церковь, фантастические очертания, бесчисленные свечи, величественные скульптуры, аромат ладана и благочестия — все вместе моментально вызвало у меня нервное несварение желудка. Это явно не мой Париж. Но все же мне удалось на этой сцене восстановить некоторую часть здравомыслия, и я произнес обычным разговорным тоном:
— Привет, я Хоб Дракониан, кому имею удовольствие исповедываться?
— Мне сказали, что вы немного дурак, — проворчал совсем несвященнический голос по другую сторону перегородки.
— Но все же не такой дурак, чтобы назначать встречу в исповедальной кабине, — заметил я. — Что это для вас, какое-то извращенное удовольствие? И, кстати, кто вы?
— Разговаривая с вами, я должен оставаться невидимым, — сообщил голос. — Это место мне кажется самым безопасным из всех, какие я мог за короткое время придумать. И его преимущество в том, что оно рядом с вашим отелем.
— Да, рукой подать, — согласился я. — Конечно, вы могли бы прийти ко мне в номер, я бы поставил несколько бутылок вина, и мы бы обо всем переговорили в цивилизованной манере. Я полагаю, это место безопасно до тех пор, пока священник не заинтересовался, во что мы играем в его кабине.
— Священник в Маракеше, он в отпуске, — возразил голос. — По-вашему, мы не умеем устраивать такие дела?
— Не знаю. А кто вы?
— Вам нет необходимости этого знать.
— Вы правы, — согласился я. — Но у меня также нет необходимости быть здесь. — Я встал. — Если вы захотите продолжить разговор, то найдете меня в «Пье дю Кошон», это рядом. И, наверно, я закажу гратинэ.
— Не так быстро, — зашипел предполагаемый эрзац-священник. — Сколько вы заплатите за информацию об Алексе?
Я снова сел. Наконец мы вернулись к реальности.
— Я должен сначала услышать информацию, потом буду судить, сколько она стоит.
— Моя информация потребует минимальной платы в пятьсот американских долларов, если вы решите, что она ценная. Это подходит?
— Да, — согласился я, — но только если ценная.
— Можете вы дать мне сейчас сто долларов, чтобы показать свои добрые намерения?
— Не будьте смешным, — фыркнул я.
— Ладно. Идите за мной.
35. ЭСТЕБАН
Мы вышли из Сент-Осташ, фальшивый священник и я, и промаршировали по рю де ля Трюандери и затем по рю Сен-Дени. Снэк-бары, бутики, секс-шопы, кафе — все работало в полную силу. Я покосился на своего компаньона. Высокий, с желтовато-зеленым цветом лица, хищными глазами и усами Панчо Вилья.
[58]
То, что я принял за сутану, оказалось пончо.
— У вас есть имя? — спросил я. — Или к вам можно обращаться как к фальшивому священнику?
— Зовите меня Ишмаэль, — ответил он. — Нет, впрочем, не зовите меня Ишмаэль, это только нервный рефлекс от литературных курсов в Новой школе в Нью-Йорке, на которые я ходил в прошлом году.
— Это были хорошие курсы? — проговорил я, считая, что надо что-то сказать.
— Мне, в частности, нравилась грудастая молоденькая еврейская девушка, которая их посещала, — признался он. — Что же касается остального, то я буду счастлив, когда наконец перестану думать о белых китах по имени Моби Дик.
[59]
Вы можете звать меня Эстебан.
Мы еще немного прошли в приятном молчании.
— Куда вы меня ведете? — наконец спросил я.
Мы как раз подходили к тенистым аллеям, окружающим фонтан Непорочных. Это место связано с плохими воспоминаниями. Во время осады Парижа Генрихом Наваррским в 1590 году мертвые покидали кладбище, расположенное в этом районе, и, как рассказывают, танцевали на улицах. Сейчас днем это туристская достопримечательность, а ночью место, где заключаются подпольные соглашения и небольшие контрабандные сделки.
— По-моему, здесь будет так же хорошо, как и в любом другом месте, — объявил Эстебан.
Две фигуры отделились от бродяг, окружавших фонтан. Мне не понравилось, как они подошли прямо ко мне, отрезав меня от прохожих с одной и другой стороны. И мне не понравилась манера, с какой Эстебан попятился, его рука полезла в карман накидки и вновь появилась с чем-то блестящим. Это была не гармоника.
