– Да, поскольку и Колыбель, и Сфера добиваются на Земле одного и того же. Но, разумеется, каждая – для себя.
– И эта цель – вовсе не колонизация, – тихо произнес Стив.
Ксена посмотрела ему в глаза и ничего не ответила.
– Да… – Он помолчал. – Масса текущей работы и воодушевление от успехов не позволяют участникам экспедиции задумываться о главном.
– А вы, Стив, задумываетесь?
– Стараюсь не сосредотачиваться, это мешает выполнению Миссии.
– Лишает ее смысла, – уточнила Ксена. – Стараетесь не вы, за вас старается курс погружения. Вам не отсекли память, но вам срезали эмоциональную составляющую.
– Ваш курс отличается, – проронил Стив.
– О, только не этим. То, что происходит на родине, я воспринимаю так же отстраненно. Сейчас, спустя десять лет после нашего старта, Война со Сферой, вероятнее всего, уже проиграна. Вы с этим согласны?
– Прогнозы были самые неблагоприятные.
– О каком же переселении на Землю может идти речь?
– Вы как будто правы, но… – Стив осторожно прикоснулся ко лбу. – В победу нужно верить всегда.
– Хороший ответ для офицера. Я тоже верю в победу. – Ксена чуть помедлила. – Могу вам сказать, что ради нее мы здесь и находимся.
– Вы снова ставите меня в тупик. Если Колыбель фактически уже пала, что у нас осталось? Орбитальный город? Нежизнеспособные колонии на спутниках?
– Земля – вот что у нас осталось. У нас и у Сферы, – со значением произнесла она.
– Неужели вы об этом? Я… Ксена, я вас правильно понял? – Стив задышал так, словно из комнаты откачали воздух. Он тяжело поднялся, затем снова сел. – Ксена?.. Но это табу… абсолютное табу даже там, на родине.
– Отвлекитесь, – посоветовала она. – Чем ближе вы подходите к этой теме, тем сильнее внутреннее сопротивление. Составители курса не планировали, что я стану с кем-то делиться. Поэтому ваша помощь в любом случае будет косвенной.
– Война уже проиграна, и Колыбели больше нет, – пробормотал он. – Но здесь, на Земле, мы обеспечиваем ее победу…
– Не испытывайте защитные механизмы, они все равно сильнее. Курс не позволит вам окончательно оформить эту мысль.
– И наша Миссия, и агенты Сферы… – с трудом выговорил Стив. – Мы здесь… для того, чтобы…
– Выбросьте из головы и ложитесь спать, – резко произнесла она. – Не доводите себя до кризиса.
– Да, пожалуй… – Он встал и нетвердо направился к двери.
Ксена проводила его печальным взглядом, потом тоже выбралась из кресла и налила себе сока. В ее сознании эта тема была табуирована менее жестко, иначе она не смогла бы выполнить задачу Миссии – не номинальную, объявленную всем членам экспедиции, и не альтернативную, заготовленную для избранных, а единственную настоящую задачу, ради которой Колыбель и отправила на Землю корабль. Однако частные воспоминания о родине, как не относящиеся к делу, оказались нейтрализованы. Совсем удалить их из памяти курс погружения не мог, но он высушил их до фактов – всего лишь фактов, не связанных с личными переживаниями. Так она видела и проигранную Войну, и потерянное счастье.
Благодарственный Знак, выданный Советом Развития, – вот все, что осталось от ее семьи. Четверо мальчиков: младшему два, старшему тринадцать. Они были. Они у нее были. Раньше, когда-то. Сейчас Айриксу исполнилось бы двенадцать, и он мечтал бы о службе пилота-истребителя. Они все мечтают об этом. Мальчики. Тиму было бы двадцать три, он бы уже воевал – непременно истребителем. Она бы им гордилась. Мальчиком, сделавшим последний круг над ее кварталом, тоже, наверно, гордились – когда он прошел вступительный тест в училище, и когда надел офицерский китель, и когда прорвался сквозь орбитальную «сетку» Колыбели, и когда понял, что назад уже не вернуться, поэтому осталось лишь расстрелять боезапас и умереть с пользой для родины. И разве он виноват, что его родиной была Сфера? Он не выбирал. Он жил там, где жили его родители, он был всего лишь пилотом…
Первых трех отцов для ее мальчиков подобрала генная лотерея, четвертый сын появился без расчетов и согласований, – с Благодарственным Знаком Ксена имела на это право. Айрикс, младший… Даже сейчас, после тех десяти лет, что «Колыбель» провела в пути, ему было бы только двенадцать. Он ничего не успел – ни очароваться жизнью, ни обжечься о жизнь. Он родился, когда война перешла в завершающую фазу и стала называться Войной, но даже в этом опаленном мире он не сделал и шага.
Айрикс, Ишер, Кирс, Тим – четыре имени, так их помнила Ксена. Помнила – спасибо курсу – бесчувственно, иначе как не сойти с ума?
Назначению на «Колыбель» она была рада: десять лет в коматозном сне, плюс программа погружения в чуждую культуру, глубокая гипнопедия, вытесняющая из памяти ненужное. Все забудется, все пройдет – так она думала.
Все прошло, на душе было пусто. Сердцем владело чувство долга, остальные чувства выжег тот мальчик на истребителе.
* * *
Майор Канунников удивил не только трезвостью, но и пунктуальностью.
– Надеюсь, хоть какая-нибудь информация будет? – осведомился Андрей, подходя с сумкой к багажнику.
– Будет, будет. – Николай открыл свою дверь. – Кидай ко мне, сам сядешь назад. Документы тоже давай сюда. И карточки, и все-все. Потом верну.
«Волга» отъехала от гостиницы и через два квартала свернула в проулок с рядами глухих металлических ставней. Канунников затормозил, опустил правое стекло и швырнул сумку в мусорный бак.
– Не слишком близко? – спросил Андрей. – Здесь найдут.
– Обязательно, – кивнул майор.
– Но в ней же мои шмотки.
– Пот, волосы, частицы кожи, – поддержал он, включая заднюю скорость. – Ты не можешь исчезнуть бесследно. Это было бы… – Мимо промчался длинный сияющий «Форд», и Канунников тихо выругался. – Слишком красиво это было бы, – закончил он, выезжая на проспект.
– Меня будут искать?
– Долго. И, надеюсь, безуспешно.
– Но если кому-то придет в голову сравнить эти следы с моими старыми образцами…
– Только сумасшедшему или бездельнику, – заявил Николай. – Ты ведь у нас по-прежнему сидишь, не так ли?
– Сижу, – проронил Андрей, откидываясь на мягкую спинку.
– Вот и сиди, – сказал он и, сунув руку во внутренний карман, передал назад фотографию.
– Это кто такой?
– Владимир, – ответил майор. – Или Володя Серый.
Лицо на фотографии из офицерского файла было строгим и отрешенным. Глаза смотрели в объектив, но при этом словно бы уходили от взгляда – в них не было ничего. Уголки губ клонились к жесткому подбородку.
– Лейтенант? – недоверчиво произнес Андрей. – Ему здесь лет тридцать.
– Двадцать семь. Снимок сделан перед самым Объединением, – пояснил Канунников, забирая фотографию. – Потом Серый уволился.
