Хирург улыбнулся под маской:
— А куда вы денетесь? Оба вернетесь в Америку.
— Теперь, похоже, вы и сами бредите! — Смит, соблюдая осторожность, издал ликующий вопль. Он повернулся, чтобы кинуть заботливый взгляд на Джонни, который спал все так же мирно и спокойно и видел сны.
Потом Смит сказал:
— Ты слышал, Джонни? Мы поедем домой! Ты и я! Домой!
А Джонни ответил тихим голосом:
— Мама? Ой, мама.
Смит взял Джонни за руку.
— Порядок, — обратился он к врачам. — Итак, отныне я — мама. У вас сигары не найдется?
Подмена
(перевод Е. Петровой)
К восьми часам она приготовила длинные сигареты, достала хрустальные бокалы, опустила зеленую бутылку в серебряное ведерко с мелко наколотым льдом. Огляделась: картины висят ровно, пепельницы расставлены, как полагается. Тогда она взбила диванную подушку, отступила назад и прищурилась. А после заспешила в ванную и вернулась с пузырьком стрихнина, который предстояло засунуть под газеты на журнальном столике. Молоток и тонкий нож для колки льда уже лежали в нужных местах.
Она была во всеоружии.
Словно проведав об этом, тут же задребезжал телефон. В трубке прозвучало:
— Я уже поднимаюсь.
Он звонил из лифта, бесшумно плывущего по железной глотке здания, а сам тем временем приглаживал аккуратно подстриженные тонкие усы, поправлял белый летний пиджак и черный галстук. Сейчас он проведет рукой по светлым, чуть седеющим волосам — импозантный пятидесятилетний мужчина в прекрасной форме, сохранивший живость характера и охоту наносить визиты красивым женщинам слегка за тридцать, знающий толк в вине и прочих удовольствиях.
— Предатель — шепнула она у двери за миг до того, как послышался негромкий стук.
— Добрый вечер, Марта, — сказал он. — Так и будешь разглядывать меня с порога? — Она коснулась губами его щеки. — Это называется поцелуй? — В его голубых глазах мелькнуло недоумение. — Ну-ка. — Он показал ей пример.
Закрыв глаза, она думала: разве не то же самое повторялось неделю, месяц, год назад? Откуда у меня эти подозрения? Какая-то мелочь. Сущий пустяк, даже не выразить словами. Что-то в нем изменилось — неуловимо, но бесповоротно. От этой бесповоротной, решительной перемены она потеряла сон. Вскакивала с постели в три часа ночи, чтобы успеть до утра слетать на вертолете в сторону побережья, где без перерыва крутили кино, проецируя изображение прямо на облака неподалеку от Станции, причем фильмы были старые, тысяча девятьсот пятьдесят пятого года: неисчерпаемые, как воспоминания о прошлом, они брезжили в океанской дымке над темной водой, а голоса актеров плыли по волнам прилива, словно голоса богов. Вот уже два месяца ее не отпускала усталость.
— Не чувствую отклика. — Он отстранил ее от себя и окинул критическим взглядом. — Ты чем-то расстроена, Марта?
— Ничем, — ответила она.
А про себя подумала: всем. И добавила: тобой. Где ты сейчас, Леонард? С кем танцуешь весь вечер, с кем пьешь вино в апартаментах на другом конце города, с кем любезничаешь? Ты определенно не здесь, в этой квартире тебя нет и не было, и мне не составит труда это доказать.
— Что я вижу? — изумился он, глядя под ноги. — Молоток? Собираешься вешать картины, Марта?
— Нет, — засмеялась она, — собираюсь тебя убить.
— Вот оно что, — улыбнулся он. — Придется тебя задобрить. — И протянул ей бархатный футляр, в котором лежала нитка жемчуга.
— Ах, Леонард! — Дрожащими руками застегнув ожерелье на шее, она обернулась к нему. — Ты меня балуешь.
— Пустяки, — бросил он.
В такие минуты она почти забывала о своих подозрениях. Между ними все осталось по-прежнему, разве не так? Разве он к ней охладел? Конечно нет. Он по-прежнему внимателен, ласков и щедр. Каждый раз дарит ей украшения — то на палец, то на запястье. Почему же с недавних пор ей с ним так одиноко? Почему она не ощущает его присутствия? Кажется, все началось с газетной фотографии. Пару месяцев назад, семнадцатого апреля, его сфотографировали с Алисой Саммерс в заведении под названием «Клуб». Снимок попался ей на глаза только месяц спустя; тогда она ему сказала:
— Леонард, ты не рассказывал, что семнадцатого апреля водил в «Клуб» Алису Саммерс.
— Не рассказывал? Ну, да, было такое.
— Насколько я помню, тот вечер ты провел со мной.
— Что-то здесь не сходится. Мы с тобой обычно ужинаем, а потом до утра пьем вино под симфоническую музыку.
— Ошибки быть не может, Леонард: семнадцатого апреля ты приходил ко мне.
— Боюсь, ты захмелела, дорогая. Не ведешь ли ты дневник?
— Я уже не в том возрасте.
— То-то и оно. Нет дневника — нет и точных записей. Значит, я приходил к тебе либо накануне, либо следующим вечером. Хватит об этом, Марта, выпей вина.
Но это ее не убедило. В ту ночь ей не спалось: чем больше она раздумывала, тем сильнее укреплялась в мысли, что вечер и ночь семнадцатого апреля он провел с ней. Но так не бывает. Не мог же он одновременно находиться в двух местах.
Теперь они оба уставились на лежащий под ногами молоток. Марта подняла его с пола и положила на журнальный столик.
— Поцелуй меня, — неожиданно для себя самой выговорила она, потому что именно сейчас ей нестерпимо захотелось во всем разобраться.
Он уклонился:
— Для начала — немного вина.
— Нет, — заупрямилась она и сама бросилась его целовать.
Так и есть. Вот оно, различие. Совсем незначительное изменение. О таком никому не поведаешь, даже не опишешь словами. Бессмысленно растолковывать слепому, как выглядит радуга. Как бы то ни было, его поцелуй приобрел неуловимо иной вкус. Поцелуй мистера Леонарда Хилла стал другим. Не сказать, что он решительно отличался от прежнего, но все же перемена была налицо, и у нее в подсознании закрутились какие-то шестеренки. Что мог бы показать химический анализ влаги, взятой с его губ? Нехватку каких-то бактерий? А сами губы сделались не то мягче, не то жестче. Что-то безотчетно изменилось.
— Теперь, так и быть, — вино, — сказала она, откупоривая бутылку и наполняя его бокал до краев. — Ой, будь добр, сходи на кухню за подставками.
Стоило ему выйти, как она высыпала ему в вино стрихнин. Вернувшись с подставками, он принял у нее из рук свой бокал:
— За нас.
«Боже, — пронеслось у нее в голове, — а вдруг я ошибаюсь? Вдруг это действительно он? Вдруг у меня паранойя, помутнение рассудка, а я и не догадываюсь?»
— За нас. — Она тоже подняла бокал.
По обыкновению, он выпил залпом.
— Господи! — Его передернуло. — Ну и отрава! Откуда это у тебя?
