Мне ничего не оставалось делать, кроме как следовать за долговязым. За станционным домиком на небольшой асфальтированной площадке и впрямь имел место лимузин, если и не роскошный, то вполне приличного вида. Человек с моноклем обогнул его и распахнул левую заднюю пассажирскую дверцу.
— Полезайте, — скомандовал он мне.
Внутри салона было тепло, пахло кожей сидений и дорогим одеколоном. Я повертелся, устраиваясь поудобнее, не зная, куда деть вещмешок, и оставил его на коленях. Штатский не спешил занять какое-либо место, он стоял возле левого крыла и курил.
«Интересно, кто он? — думал я, глядя ему в спину. — Прихвостень Советника или представитель оккупационных властей?»
Ответ на этот вопрос был не так уж и важен для меня, хотя, судя по растерянности лейтенанта, встречать с таким почетом арестованных не было здесь явлением обыденным. Через несколько минут на маленькой площади загрохотали сапоги конвоя и послышалось недовольное повизгивание собак. Долговязый вновь обратился к лейтенанту:
— Придется вашим людям и псам прогуляться пешком. Мы поедем медленно. Вы можете сесть в машину.
— Благодарю вас, сударь, но если это не приказ, я бы предпочел следовать со своими людьми, — холодно ответил лейтенант.
— Как хотите, — равнодушно сказал человек с моноклем и полез на водительское место.
Мы действительно поехали медленно. Сначала покачиваясь на разбитой грузовиками мостовой, петляющей между грузовых пакгаузов, потом по старому шоссе с бетонным покрытием. Конвой, слаженно стуча подошвами, шагал позади, и это шествие за черным «паккардом» напоминало траурную процессию. Строгость шествия нарушали лишь лающие на автомобиль собаки. Пока мы огибали город, сгустились сумерки, и выполз из этих сумерек синий, как светильный газ, туман. Крепость, уже отчетливо видимая впереди, теперь и вовсе царила над местностью. Над стенами ее зажглись прожекторы, тогда как в городе не было видно ни огонька.
«Странно, — думал я с нарастающим волнением, — для них уж и обязательной светомаскировки не существует».
Автомобиль, не зажигая фар, полз на свет Крепости, словно жук, и казалось, что свет этот лишь обманчивый мираж и по-настоящему приблизиться к нему невозможно. Вдруг будто краткий обморок поразил меня, и оказалось, что стоим мы уже у самой Крепости и долговязый, распахнув дверцу, терпеливо дожидается, пока пассажир соизволит выйти. Я, покряхтывая, выбрался из салона и тревожно заозирался.
Сеял мелкий дождик. Темнота подступившей ночи стала почти непроницаемой, но я все же неплохо различал, что высокая стена с загнутыми кнаружи железными столбами с проволокой и фарфоровыми изоляторами разбегается вправо и влево, теряясь в поле тумана. Кованые ворота покрыты блестками изморози и кажутся запертыми навечно. Прожектора огненными пальцами шарят в сумеречном небе. Но Крепость стоит незыблемо, а мир извне взирает на ее стены и башню с затаенным ужасом.
— Следуйте за мною, — приказал штатский и уверенной своей походкой направился к воротам.
Я, спотыкаясь, побрел за ним и вскоре уже стоял возле ворот, придерживая волглый воротник у шеи. Собаки, на протяжении всего пути лаявшие до хрипоты, здесь замолчали, а некоторые из них, поскуливая, попятились. Конвоиры тоже как-то поскучнели, сгрудились, успокаивая нервничающих псов, явно стараясь держаться в отдалении. Лейтенант крепился, но было видно, что и он не прочь поскорее отсюда убраться. Раздался мертвый скрип, такой страшный, что собаки завыли, как перед смертью.
— Заткните собак, — негромко, но отчетливо приказал человек с моноклем.
Псы, как ни странно, тут же смолкли, словно поняли приказ. Монолит ворот раскололся, створки его плавно разошлись, и из полутьмы за ними вышел грузной походкой маленький человек, горделиво неся свое монументальное брюхо.
— Это вы? — спросил пузан, вглядываясь в лицо долговязого. — Хорошо, а то мы уже заждались.
— Принимайте нового обитателя в свой карантин, доктор, — сказал ему вместо ответа штатский, — а машину я загоню сам.
Долг Привратника
На закате с залива потянуло нешуточным холодом. Ив плотнее притворил дверь, но знобкий осенний ветерок продувал хижину насквозь. В дощатых стенах сего убежища было слишком много щелей.
— Нет, это черт знает что такое, — бурчал Ив, сидя на жесткой койке и кутаясь в одеяло. — А ведь еще не ночь… К утру я превращусь в ледышку…
Ив пожалел, что бросил курить много лет назад. Тень давнего соблазна шевельнулась в его душе, но он вспомнил гадостное ощущение от вчерашних сигарет — когда ломал перед Элмером комедию, интуитивно понимая, что только это его спасет, — и соблазн улетучился. Ему страстно захотелось чего-нибудь горячего. Ив попытался раскочегарить примус, чтобы сварганить чайку, но у него ничего не вышло, сказывалось отсутствие навыка. Можно было, конечно, перейти по мосткам на берег и там развести костер, но Иву пришла в голову совсем другая идея. Как ему показалось на тот момент, совершенно здравая. Ховант оставил ему свою лодку, а сам ушел пешком. Скрылся в неизвестном направлении. И теперь эта лодка, сонно трущаяся бортом о сваю причала, казалась Иву спасительным ковчегом.
«Смотаюсь-ка я в город, — решил он. — Посижу часок-другой „У старого Голема". Ничего со мною не случится… В баре сейчас наверняка полно народу. Элмер, даже если и прознает о моем посещении, побоится устраивать стрельбу в людном месте…»
Прежде чем спуститься в лодку, Ив ненароком глянул туда, где утром увидел туманные контуры Станции. Он не ожидал ничего разглядеть. Сумерки сгустились, и на индиговом полотнище неба проступили звезды. Но он увидел. Станция вовсе не пропала во тьме, она светилась. Выглядело это так, словно над нею уже взошла заря, только не в видимом спектре, а, скажем, в рентгеновских лучах. Пораженный зрелищем, Ив не сразу вспомнил о своих ближайших планах, а когда вспомнил, то вернулся в хижину и решительно извлек из чемодана тяжелый ящик экспресс-лаборатории.
Обратный путь в город был не столь приятным. Идти пришлось против течения. Иву далеко не сразу удалось приноровиться к гребле. Весла оказались тяжелыми, их отполированные рукояти быстро натерли мозоли на ладонях. Кроме того, Ив не знал речное русло так же хорошо, как эколог. Да и тьма сгущалась все сильнее. К счастью, взошла луна и стало светло почти как днем. И тем не менее, когда нос суденышка ткнулся в гранит городского причала, время подошло к полуночи.
Ив видел этот город и ранним утром, и в полуденном покое, и на закате, но ночью он увидел его впервые. И ночью город ничем не напоминал Столицу. Здесь не было широких пешеходных проспектов с бесчисленными мерцающими, вспыхивающими, подсвеченными сбоку и снизу рекламными щитами и вывесками, призывающими посетить, попробовать, получить удовольствие, насладиться. Витрины были намного скромнее столичных, а полицейских патрулей было гораздо меньше, как, впрочем, и гуляк — завсегдатаев ночных заведений.
Редкий свет уличных фонарей почти ничего не освещал. Ива это устраивало, он не хотел быть замеченным. Он не желал, чтобы его окликнули, чтобы отвлекли, он и так потерял здесь много времени, выслушивая всякий бред, а может быть, и не бред, но пристрастные и преувеличенные описания подлинных событий. Путь по ночному городу, по кривым переулкам, мимо гулких пустых подворотен по субъективному ощущению Ива занял еще несколько часов. Хотя на самом деле, когда он оказался на привокзальной площади, за бронзовой спиной держащего на весу вечную коньячную рюмку пророка, напротив ослепительной в ночи, голубой неоновой вывески «У старого Голема», прошло всего около получаса.
