Поднявшись на колени, я увидел, что он лежит на правом боку, и нож лежит в нескольких футах за ним, застряв в переплетении сломанных сучьев. Он прижал к лицу обе руки и без слов, по звериному, мычал от боли.
Я подошел к нему посмотреть, что случилось, держа наготове Фракира, если он вдруг задумал какой-нибудь фокус.
Но он не притворялся. Добравшись до него, я увидел, что острый конец лежавшего сука пронзил ему правый глаз. По щеке и правой стороне носа стекала кровь.
– Перестань дергаться! – велел я ему. – Ты еще больше ухудшаешь дело. Дай я ее выну.
– Не прикасайся ко мне! – закричал он.
Затем, стиснув зубы и корча ужасные гримасы, он схватился за сук правой рукой и откинул голову назад. Я невольно отвернулся. Несколько мгновений спустя он заскулил и рухнул без сознания. Я отодрал левый рукав рубашки, оторвал от него полосу, сложил ее в тампон и приложил к его осиротевшей глазнице. Другой полосой я перевязал, чтобы он держался на месте. Фракир, как обычно, сам нашел дорогу обратно ко мне на запястье.
Затем я выудил Козырь, способный переместить нас домой, и подняв Юрта на руки, отправился в путь. Мамуле это наверняка не понравится.
Мощь.
Была суббота. мы с Люком все утро летали на Дельтапланах. Потом встретились за ленчем с Джулией и Гейл, а потом вышли в море на «Звездной Вспышке» и катались весь полдень. Позже мы зашли в гриль-бар на берегу, где я заказал пива, пока мы дожидались бифштексов, потому что Люк с грохотом поверг мою левую руку на стол, после недолгой борьбы для выяснения, кто заплатит за выпивку.
Кто-то за соседним столиком произнес:
– Будь у меня миллион долларов, не облагаемых налогом, я бы… – и Джулия рассмеялась, услышав это.
– Чего смешного? – спросил я ее.
– Список его желаний, – пояснила она. – Я бы хотела шкаф, полный модных платьев и кое-какие элегантные драгоценности для них. А шкаф поместить в действительно симпатичный дом, а дом – туда, где я была бы важной особой…
– Я замечаю постепенное смещение от денег к власти, – улыбнулся Люк.
– При чем тут власть?
– Власть, сила, наконец мощь – все это суть одно и то же, да и обозначаются они в английском языке одним словом.
– Может, и так, – ответила Джулия. – Но, что общего, в действительности, между мощью и деньгами?
– Деньги покупают разные вещи, – усмехнулся Люк. – А мощь заставляет разные вещи подчиняться. Если у тебя когда-нибудь появится возможность выбора, то выбирай мощь.
Обычная слабая улыбка Гейл растаяла, и лицо ее приняло очень серьезное выражение.
– Я не считаю, что мощь должна быть целью сама по себе, – сказала она. – Ее приобретают только для определенного применения.
Джулия рассмеялась.
– А что плохого в упоении мощью? – спросила она. – Мне это кажется очень забавным.
– Только пока не столкнешься с большей мощью, – обронил Люк.
– Тогда, значит, надо мыслить объективно, – отпарировала Джулия.
– Это неправильно, – возразила Гейл. – У всякого есть обязанности, долг, и они стоят на первом месте.
Люк тут же перевел взгляд на нее и кивнул.
– Мораль можно в это дело не вмешивать, – заявила Джулия.
– Нет, нельзя, – отозвался Люк.
– Не согласна, – возразила она.
Люк пожал плечами.
– Она права, – вмешалась неожиданно Гейл. – На мой взгляд, долг и мораль – не одно и то же.
– Ну, если у тебя есть какой-то долг, – сказал Люк, – нечто такое, что ты обязательно должна сделать – скажем, дело чести – то это становится твоей моралью.
Джулия посмотрела на Люка, потом на Гейл.
– Это означает, что мы только на чем-то сошлись во взглядах? – спросила она.
– Нет, – ответил Люк, – по-моему, не сошлись.
Гейл отхлебнула пива.
– Ты говоришь о личном кодексе чести, который не обязательно должен иметь что-то общее с общепринятой моралью.
– Правильно, – согласился Люк.
– Тогда это на самом-то дел не мораль. Ты говоришь только о долге.
– Насчет долга ты права, – ответил Люк. – Но все равно это мораль.
– Мораль – это ценность цивилизации, – сказала она.
– Никакой такой цивилизации не существует, – отрубил Люк. – Это слово означает лишь искусство жить в городах.
– Ладно, допустим, тогда культуры, – поправила она.
– Культурные ценности относительны, – улыбнулся Люк, – и мои утверждают, что прав я.
– Откуда же ведут происхождение твои? – спросила Гейл, изучая его лицо.
– Давай поддерживать дискуссию в русле чистом и философском, а? – попросил он.
– Тогда, может быть, нам вообще лучше отбросить это понятие? – сказала Гейл, – и говорить только о долге?
– А что случилось с мощью? – спросила Джулия.
– Она где-то тут, – вступил в разговор и я.
Гейл вдруг показалась совершенно сбитой с толку, как будто наша дискуссия не повторялась тысячу раз, как будто она действительно вызвала какой-то новый поворот мысли.
– Если они – две большие разницы, – медленно проговорила она, – то что же важнее?
– Нет между ними разницы, – сказал Люк. – Они одно и то же.
– Не думаю, – возразила ему Джулия. – Но долг и обязанности бывают обычно четкими и ясными, а, похоже, что этику можно выбрать себе по вкусу, так что если уж я обязана что-то такое иметь, то я бы предпочла мораль.
– А мне нравится четкость и ясность, – сказала Гейл.
Люк влил в себя остатки пива, тихонько кивнул.
– Дерьмо! – бросил он. – Занятие по философии только по вторникам. А сегодня уик-энд. Кто оплатит следующий круг, Мерль?
Я поставил левый локоть на стол и разжал ладонь.
В самый критический момент, когда мы со все нарастающим напряжением давили друг на друга, он процедил сквозь стиснутые зубы:
– Я ведь был прав, не так ли?
– Прав, – заверил я его как раз перед тем, как прижал его руку к столешнице.
Мощь.
Я достал почту из небольшого ящика в парадном и отнес ее наверх к себе в квартиру. Там оказались два счета, несколько рекламных проспектов и что-то толстое, отправленное первым классом без обратного адреса.
Я закрыл за собой дверь, положил в карман ключ и бросил дипломат на ближайший стул. И направился было к дивану, когда зазвонил телефон на кухне.
Бросив почту на журнальный столик, я повернулся и пошел на кухню. Раздавшийся позади меня взрыв мог и быть, а мог и не быть достаточно сильным, чтобы опрокинуть меня. Этого я не знаю, потому что помимо воли нырнул вперед, как только он прогремел. И ударился головой о ножку кухонного стола. Это несколько оглушило меня, но в остальном я оказался невредимым. Все повреждения пришлись на другую комнату. К тому времени, как я поднялся на ноги, телефон перестал звенеть.
