Куда я в итоге попал, я так и не понял. Шурф ждал меня, прислонившись спиной к стене невысокого одноэтажного дома, похоже, нежилого. Фонарей здесь не было, тротуаров, кажется, тоже. Зато росли невысокие деревья с густыми кронами, не по-осеннему свежая трава достигала колен, а где-то невдалеке шумела река.
— Надо же, сообразил, — похвалил он меня.
— Не так быстро, как следовало бы. Потому что думал, мы сейчас просто куда-нибудь пойдём. В смысле, ногами, как нормальные люди.
— Обычное дело, — согласился он. — Когда события не совпадают с нашими ожиданиями, мы теряемся. Поэтому ожиданий лучше не иметь вовсе, а просто быть готовым к любому повороту.
— Теоретически я это и сам знаю. А на практике всё равно всегда заранее прикидываю, что сейчас будет. Обычно, кстати, угадываю. Но когда получается не по-моему, это здорово выбивает из колеи.
— Да, у тебя теория часто удивительным образом расходится с практикой. Что вообще-то довольно странно. Понимание ценно не само по себе, а только как руководство к действию.
— Теоретически я знаю и это. Но почему-то пока не очень помогает. Лучше скажи, где мы. И что за штуку ты хотел мне показать? Единственный квартал в Ехо, где нет фонарей?
— Ну, кстати, далеко не единственный. Таких довольно много — и на Левом берегу, и здесь.
До меня начало доходить.
— Мы сейчас где-то на полпути к Новому Городу? Я очень плохо знаю этот район. Хотя раньше часто тут гулял. Но всё равно так и не освоился.
— То же самое говорят многие старожилы, — утешил меня Шурф. — Даже на самой подробной карте города нет доброй половины здешних переулков. И это тот редкий случай, когда я вынужден простить специалистам столь вопиющую небрежность. Такой уж это район. Впрочем, теперь он входит в моду, а значит, вскоре изменится до неузнаваемости.
— Мне как раз сегодня рассказали, что Мелифаро собрался куда-то сюда переехать, — вспомнил я. — Кажется, на Удивительную улицу. Есть тут такая?
— А кто её знает, — беспечно ответил мой друг. — Но если сэр Мелифаро собрался туда переехать, значит есть. Он, при всём моём уважении, пока недостаточно опытный колдун, чтобы поселиться на несуществующей улице.
На этом месте Шурф внезапно схватил меня за шиворот и в охапку одновременно и крутанулся на пятке против часовой стрелки, волоча меня за собой и сердито бормоча под нос какие-то неизвестные мне ругательства.
Впрочем, практически все старинные угуландские заклинания примерно так и звучат.
Я совершенно опешил от этой его выходки. Даже браниться не стал, только спросил:
— Ты чего?
— Обычная предосторожность. Теперь нас никто не увидит. Услышать, правда, могут. Поэтому особо не ори.
— А я тебя вижу.
— Я тебя тоже — потому, что мы находимся под воздействием одного заклинания. Если бы я заколдовал нас в два приёма, были бы невидимками и друг для друга. Очень удобно, что можно выбирать.
— Как будто мы вдвоём закутались в Кофин укумбийский плащ?
— Примерно. Я давно искал что-то подобное. Невозможно одалживать плащ всякий раз, когда необходимо стать незаметным. И вот, хвала нашей Орденской библиотеке, я решил эту проблему раз и навсегда. Обычно одного заклинания хватает чуть больше, чем на полчаса. Нам как раз достаточно.
— Ого! — восхитился я. Научишь?
— Научу, если ты не забудешь повторить свою просьбу в тот момент, когда нам обоим будет больше нечем заняться.
— Это очень деликатный отказ.
— Да ладно тебе. Ещё и не такие чудеса порой случаются. Пошли.
— Куда?
— Увидишь, когда придём. В городских документах цель нашей экспедиции значится как Скандальный переулок. Тебе это о чём-то говорит?
— Только о том, что я уже так заинтригован, что ещё немного, и заплачу от любопытства.
— Вот и хорошо, — кивнул Шурф. — Я совсем не мастер интриги, ты знаешь. Но решил, что надо учиться и этому.
— Зачем?!
— Чтобы список вещей, которые я не умею делать, сократился ещё на один пункт.
— И в легкомысленного балбеса играешь из тех же соображений?
— Совершенно верно. Только я не играю. А стараюсь искренне быть таковым.
— У тебя потрясающе получается.
— У меня пока, будем честны, вообще ни хрена не получается. До настоящего, как ты выражаешься, «легкомысленного балбеса» мне очень далеко. Но на скорый успех я и не рассчитывал. Главное, что процесс идёт. И назад мне дороги нет, вот что по-настоящему прекрасно.
— В каком смысле — нет?
— Таким как прежде я уже не стану, даже если захочу. А я не захочу. Разнообразие и переменчивость окружающего мира — хорошая подсказка человеку, к чему следует стремиться. Так называемая личность — просто что-то вроде погоды. И меняться, по идее, должна так же часто и легко.
— Ничего себе! — присвистнул я. — Именно личность? Не настроение?
— Так личность, в идеале, и должна быть чем-то вроде настроения. Личность — это же не сам человек, а просто форма, в которой проявляется работа сознания.
— Ты всё-таки потрясающе формулируешь.
— Ты бы тоже так потрясающе формулировал, если бы в своё время не наплевал на мои рекомендации и регулярно занимался дыхательной гимнастикой. Она, помимо прочего, проясняет ум. А ясный ум — это очень удобно. Примерно как остро заточенный карандаш… Так, а теперь стоп. Смотри. Да не на меня!
Но я уже и сам понял, куда надо смотреть.
В конце улицы, на которую мы только что свернули, стоял дом, слишком высокий для Ехо, примерно пятиэтажный; впрочем, окон, по которым обычно можно сосчитать этажи, там не было вовсе. Зато на плоской крыше красовалась конструкция, очень похожая на чёртово колесо, только вместо кабинок к ней были прикреплены гигантские искусственные птицы, являющие собой обескураживающий компромисс между лебедем и павлином. Всё это безобразие было освещено слабым сиянием разноцветных фонариков и медленно вращалось — не то с помощью какого-то хитроумного механизма, не то просто от ветра.
— Это что за хрень такая удивительная? — изумлённо спросил я.
— Иногда ты тоже потрясающе формулируешь.
— Это не ответ.
— Ты лучше смотри внимательно. Похоже, я неплохо рассчитал время.
— Время — чего?
Но ответ мне не понадобился. Потому что дом, на который я глядел во все глаза, засветился тусклым сиреневым светом, задрожал как желе и принялся менять форму. Несколько минут спустя на его месте стояло приземистое сооружение ярко-лилового цвета, больше всего похожее на комок сырого теста — ни одного прямого угла. Зато верх его был украшен множеством башенок самой причудливой формы, а в круглых окнах, расположенных по периметру, вспыхнул свет — изумрудно-зелёный, розовый, оранжевый, снова зелёный, красный, голубой.
