— Конечно, бывают. Я, видишь ли, при всех своих достоинствах, совсем неопытный колдун. За те несколько лет, что я занимаюсь магией, в старые времена ни один Орденский послушник, даже самый талантливый и пронырливый, Младшим Магистром не успел бы стать. Многим элементарным вещам я просто ещё не успел научиться. Например, всегда контролировать происходящее во сне. На выработку этого навыка нужно время, ничего не поделаешь, надо ждать. А пока я, заснув, вполне могу забыть, кто я на самом деле такой, и на что способен. И ощутить себя беспомощным. А беспомощность — это же главная причина страха. Его фундамент. Наяву мне в этом смысле гораздо проще. Даже если сам чего-то не могу, всегда знаю, кого позвать на подмогу. Поэтому напугать меня бодрствующего — это сейчас надо очень хорошо постараться. А во сне далеко не всегда так.
— Думаешь, в основе страха — именно беспомощность? — оживился Малдо. — А это для всех так, или только для тебя?
— «Для всех» — это было бы очень смелое утверждение. Я же не знаком со всем человечеством лично. Но по моим наблюдениям, это верно, скажем так, для очень многих.
— Грешные Магистры, как же это всё интересно! — восхищённо выдохнул он.
Глаза Малдо горели, щёки раскраснелись, и я только теперь понял, как он на самом деле молод. До сих пор мне такая постановка вопроса в голову не приходила. Обычно я воспринимаю всех окружающих как своих ровесников. Ну или как старших, если они потрудятся предъявить мне внешние признаки почтенного возраста: седину, лысину, морщины. Для человека, который уже сам научился изменять внешность, и знает, насколько это легко, довольно наивная позиция, но ничего не поделаешь.
— Слушай, а зачем они вообще нужны? — внезапно спросил Малдо.
— Кто — «они»?
— Страшные сны. «Кошмары». Какой в них смысл?
— Вообще-то, сомневаюсь, будто абсолютно всё, что с нами происходит, непременно зачем-то нужно, — сказал я. — Бывают просто события, ни зачем. Сами для себя. Но что касается плохих снов… Знаешь, опыт есть опыт. Материал, из которого мы всю жизнь строим себя — вот как вы новые дома из мусора. Чем больше и разнообразней, тем лучше, верно? С опытом то же самое. Иногда в минуту слабости я думаю, что от какой-то части своего опыта с радостью отказался бы. Но минуты слабости у меня, хвала Магистрам, нечасто случаются. А всё остальное время я прекрасно понимаю, что представляю собой сумму всех событий которые со мной произошли. Помноженную, конечно же, на то, как я себя при этом вёл. И хотеть, чтобы этого опыта не было — всё равно что мечтать о самоубийстве. Точнее, о том, чтобы вместо меня до сегодняшнего дня дожил кто-нибудь другой. Бессмысленное и, будем честны, совершенно невыгодное желание. Так что пусть всё остаётся как есть, включая страшные сны, чем они хуже прочих неприятностей? Строго говоря, даже лучше. Страх сам по себе разрушителен. Но именно страшные сны дарят нам бесценный опыт внезапного пробуждения. То есть, чудесного избавления от кошмара.
— Погоди. Почему ты считаешь его бесценным?
— Да потому, что в жизни всякого человека, связавшегося с магией, неизбежно наступает такой прекрасный момент, когда его воля и сознание уже вертят Миром как хотят, а сам он при этом ещё совершенно не контролирует процесс. А потому представляет собой натуральную бомбу… Знаешь, что такое «бомба»?
Малдо озадаченно помотал головой. И правда, откуда бы ему знать такие глупости.
— Вообрази гигантский снаряд для бабума. Размером, например, с меня. И разрушительная сила настолько же больше. И взрывается не только от сильного удара, но и от любого неосторожного прикосновения. Или просто потому что время пришло. Впечатляет?
Он молча кивнул, скривившись, как от зубной боли. Похоже, действительно вообразил и теперь не знал, как избавиться от этого неприятного видения.
— В такой непростой ситуации огромное значение приобретают наши представления о жизни, — сказал я. — И формируются они именно опытом. Лучше бы к этому моменту иметь в своём багаже как можно больше сказок с хорошим концом. А наяву они с тобой происходили, или во сне — дело десятое. Главное — в глубине души быть уверенным, что всегда выйдешь сухим из воды, и Мир при этом не рухнет. Ни ближний, ни дальний, вообще никакой. Так будет лучше для всех. Меньше навредишь. Вот почему я говорю, что опыт пробуждений от страшных снов бесценен — при условии, что это были действительно счастливые пробуждения, а не тягостные скитания из одного кошмара в другой.
— Ого. И так бывает?
— Всё бывает. Многих кошмары затягивают. Чем страшней сон, тем труднее проснуться. К счастью, люди обычно ставят будильники… я имею в виду разнообразные способы просыпаться в определённое время. А некоторые кричат и стонут во сне, так что ближние принимаются их трясти. И всё заканчивается хорошо. А нам того и надо.
— Теперь мне даже завидно, — вздохнул Малдо Йоз. — Тоже хочу видеть страшные сны — если уж это так полезно. Подушку, что ли, ещё раз попробовать купить?
— Если отыщешь Мастера Совершенных Снов, который согласится нарушить закон, — ухмыльнулся я. — Потому что изготовление подушек с кошмарами по-прежнему запрещено Кодексом Хрембера. Как в старые добрые времена.
— Что за дурость! Человеку страшный сон по собственной воле посмотреть не дают.
— Не дурость, а вполне разумная предосторожность. Никогда заранее не знаешь, как много способен вынести. И от какого пустяка сломаешься. Любой храбрец может внезапно умереть во сне от страха — сердце не выдержит, и привет. А уж сойти с ума — проще простого. Я сам после одного прекрасного сновидения сутки безумием вонял. Моё счастье, что рядом оказался Джуффин. Не всем так везёт.
— Грешные Магистры! Это что же такое должно было присниться?!
Бестактный, конечно, вопрос. Но на его месте я бы и сам не удержался. И помер бы от любопытства, если бы не получил даже намёка на ответ.
А убийство великого зодчего в мои сегодняшние планы не входило. Поэтому я сказал правду:
— Что все мои близкие оказались удивительными гадами, и я уничтожил Мир. А потом сошёл с ума от горя. К счастью, как раз на этом месте меня разбудили и вылечили
[14]
. В первое время мне всё равно упорно казалось, что сон был правдой, Мир действительно рухнул по моей вине, а потом снова родился — из моего отчаяния и любви. Но это уже вполне безобидная форма мании величия, даже запаха не даёт. И лечится, не поверишь, всё тем же опытом. Опытом счастливой жизни, данной мне в ощущениях, которым приходится верить, потому что кроме ощущений у нас всё равно ничего нет.
Малдо Йоз смотрел на меня так, что впору было заработать новую манию величия. К счастью, именно к этой хвори у меня стойкий иммунитет. Совершенно непрошибаемый. Очень уж серьёзные прививки в своё время получил.
— Слишком много информации на твою бедную голову, да? — сочувственно спросил я. — Сам виноват, нечего было расспрашивать. Я, видишь ли, очень честный. Особенно когда напьюсь. Приличные люди в таком состоянии на столах пляшут и морды друг другу бьют, а я становлюсь треплом. Ладно, по моим расчётам, минуты через три действие этого прекрасного пойла наконец прекратится, и я больше ничего не скажу. Никому, никогда. До следующей порции.
