— Дело не только в тех полях. Ты же знаешь, что новые не расчищаются: слишком далеко располагаются удобные места, да и запрет мешает, перебороть его даже Дэгфинну непросто. Неудачное место они выбрали под селение, слишком сильно все зависят от моря, а оно не каждый день готово делиться своим добром. Люди стареют, детей вырастает мало, рабочих рук не хватает. Чтобы успешно вести промысел, нужны не лодки, а серьезные баркасы, но там уже парой рыбаков не обойтись, потребуются команды серьезнее. А где их брать? Если всех выгонять в море, кто будет заниматься остальным? На женщин оставить? Среди них маловато на что-то годных, сами они все не осилят. Дети не выживают из-за нехватки еды, селение стареет и вымирает. Человек не может жить без стада себе подобных, и стадо это не должно быть столь малочисленным.
— И что будет дальше?
— Попробуй сам найти ответ.
— Агнар говорил, что он с братом не только лодки делать умеет. Корабль тоже может. На нем мы сумеем добраться до обитаемых земель.
— Они и баркас сделать не могут, куда уж корабль…
— Ну а если сделают?
— Мы никому не нужны на обитаемых землях.
— Везде плохо?
— Хеннигвильцы пришли сюда не просто так. Они бежали, ты же сам знаешь.
— Знаю: им грозил костер.
— Да, еретиков принято сжигать, такие вот милые обычаи в обитаемых землях.
— Поголодают еще пару лет и согласятся сменить веру.
— Конклав Четырех верит лишь в один вид покаяния: через очищающий огонь. Рассчитывать на их милость глупо — в этом вопросе судьи магов как минимум непредсказуемы. Да и мало сменить веру, надо еще головы заменить. Посмотри на хеннигвильцев: их мир — селение и огороды, а дальше шагу нельзя ступить, потому что демоны, Зверь, твари морские. Надо будет, еще что-нибудь придумают, уж в этом их фантазия неиссякаема. Прямо-таки во вражеском окружении живут, если, верить преподобному Дэгфинну. Думаешь, это выдумки его полоумного отца? Вовсе нет — это естественная реакция простолюдинов, я такое не раз наблюдал. Разве они видят большой мир? Нет, они копаются в своем навозе день за днем. А оттуда, из большого мира, к ним приходят сборщики податей, грабители, мародеры или те же баронские сынки, охочие до прелестей молоденьких крестьянок. Понимаешь? Ничего хорошего за пределами своего мирка они не видят. Отсюда и реакция: закрыться, спрятать свой мирок от всех и шагу лишнего не делать, чтобы никто о них не узнал, не пришел, не отнял. Ересь дмартов основана в том числе и на этом стремлении: отгородиться от того, что окружает твой маленький мирок. Простолюдины и без религиозности бывают нелепы в этом вопросе. Был свидетелем, как в одной из деревень праздновали свадьбу сразу нескольких пар, у крестьян так принято по осени. В том краю как раз мятеж происходил. Вдали, там и сям, можно было видеть дымы от горящих поселений, бароны, по своему обычаю, разоряли владения противников. Но эти простолюдины будто не замечали, что к ним приближается беда, веселились, ни в чем себе не отказывая. У них и выбора-то не было: в лихие времена передвигаться по дорогам — верный способ найти неприятности.
— Они могли хотя бы спрятаться.
— В тех краях не было лесов. Степь, возделанная чуть ли не до последнего клочка. Беззащитный мирок, и ничего с этим не поделать. Вот и старались не замечать то, на что повлиять невозможно. Лакали свою брагу, делая вид, что рады до беспамятства, а в мыслях молились, чтобы беды большого мира на этот раз прошли мимо, не заглянули в их маленький рай. А ведь даже глупец понимал, что мародеры мимо не пройдут, достанется всем, как это всегда бывает. Хеннигвильцы прекрасно устроились, спрятавшись здесь и окружив себя ордами выдуманной нечисти, они по-своему счастливы, и менять хоть что-либо хотят очень немногие. За границами селения — вековые страхи крестьянина, ни за какие блага эти простолюдины не сделают шаг к страшному. Они будут терпеть лишения, голод, смерть младенцев, лишь бы не сталкиваться с тем, что обступило их игрушечный мирок со всех сторон. Заставь их оставить селение — это будет трагедией.
— Неужели с этим ничего нельзя сделать?
— Не знаю, Дирт, но мало верится в то, что они способны измениться, разве что некоторые вроде кузнеца. Мы слишком много времени отрезаны от мира, а страх все не проходит. Да и как пройдет то, на чем они выросли, чем жили с первого дня появления на свет? — Далсер, как это у него случалось, без причины или хотя бы паузы сменил тему: — Новостей, кстати, не было уже шесть лет. Я о том, что происходит за пределами этой деревни. Помнишь?
— Тот корабль? Да, хотя мне тогда не больше десяти было, конечно, помню. Им тогда не позволили сойти на берег.
— Им на лодке привезли воду и немного досок для ремонта судна. Они отдали кое-что в обмен и поделились новостями. Если им верить, у нас теперь новый император, и он ничуть не лучше прежнего. Да и Конклав набрал силу, трудно сказать, у кого сейчас реальная власть. Аристократия слабеет, единая церковь окончательно срослась с гильдиями магов — это очень серьезно. Когда власть перетекает из рук в руки, жди перемен. Хотя кто бы из них ни перетянул одеяло на себя, нам лучше не станет.
Дирт слушал как завороженный. Лэрд нечасто рассказывал о внешнем мире, и даже крохи таких знаний были безумно интересны подростку.
— А если мы уплывем сами, без хеннигвильцев? Мы ведь не еретики?
— Дирт, весь мир — это огромная волчья стая. Очень голодная стая.
— Зимняя?
— Можно сказать и так. А мы на островке посреди нее. Хищникам надо питаться. Питаться мясом. Мы сейчас — просто мясо, глупо соваться в стаю. У нас еще много бересты? — Лэрд вновь резко сменил тему, скатившись с интересного до обыденного.
Дирту оставалось печально вздохнуть и ответить:
— Если вы будете подчищать то, что вам не нужно, то до весны хватит.
— Это хорошо.
— Жаль, что ее нельзя есть. Было бы просто здорово.
— Дирт, наша жизнь — это чередование случайностей, накладывающихся на общую закономерность. Голод не продлится вечно, тем более летом.
— А почему вы так не любите весь мир?
— Почему ты так подумал?
— Вы сказали, что весь мир — это волчья стая.
— Да, я сказал именно так.
— Выходит, не любите.
— Ошибаешься, Дирт, это он меня не любит. И тебя, кстати, тоже. Мир разорвет нас куда быстрее, чем волки. Гораздо быстрее…
Глава 3
Неизвестно, что там насчет мира, а гуси Дирта точно не любили. Он это осознал очень давно, в том нежном возрасте, когда воспоминания только-только начинают задерживаться в детской голове. Одно из первых возникало перед глазами при мысли об этих омерзительных тварях: огромная белая птица, угрожающе вытянув шею, подбирается чуть ли не со змеиным шипением и больно, до слез, щиплет грязным клювом.
Ему не один раз доводилось конфликтовать с волками. Было дело, сталкивался с медведем. Разошлись миром, но Дирт был готов драться, несмотря на скромный возраст и такие же силы. Он считал, что многое видел и пережил, но тот, первый детский страх, глупый и постыдный, не хотел исчезать. Боялся признаться в этой слабости самому себе и потому всеми способами избегал контактов с ненавистными птицами.
