Занятно было то, что я все же знал еще одного человека, и не просто члена Закура, или доверенное лицо, или какого-то уличного толкача из Нижнего Города. Я располагал именем йазани из Старого Города, которое назвал мне Джелем, когда вручал свои письма. Имя, при помощи которого я надеялся, очутившись внутри, распахивать двери и разыскивать Дегана – при условии, что люди пойдут навстречу и цена будет не слишком высокой. Но чтобы связаться с этим йазани, я должен был сперва попасть в Старый Город.
– Еще чаю или вафель? – спросила девчонка.
– Нет, спасибо. – Я моргнул и посмотрел на нее.
– Бывали там? – Она кивнула и глянула вверх, куда был устремлен мой взор.
– Нет.
– Обязательно побывайте. Там на рынке в третьем кольце торгует старуха, у которой с ума сойти какие цукаты. Лимоны, абрикосы, иногда манго. Объедение!
– Да, здорово.
– Точно, – серьезно подтвердила она. – Кисло-сладкие и очень вкусные. Правда, дорогие, и я их редко беру. Но теперь… – Она застенчиво зыркнула на меня и коснулась туники, в которой спрятала мой дхарм. – Как пойду, прочту за вас благодарственную молитву.
– Рад, что сумел… Погоди. – Я сел прямо. – Ты бывала в Старом Городе?
– Конечно.
– Ты хочешь сказать, что у тебя есть патронаж? – Я уставился на нее, не веря ушам.
– Патронаж? – удивилась она. – Нет. Зачем же мне… о-о! – Она прикрыла ладонью рот и густо зарделась. – Ой, правда же, вы не джаниец! Вам-то он нужен! Извините. Я не хотела, чтобы вы чувствовали…
– Нет-нет, – возразил я быстро и нацепил улыбку. Чувствовал я другое: зарождение мысли и, что важнее, – шанса. – Все в порядке, я просто забыл, что покровитель тебе ни к чему. В конце концов, это священное место для джанийцев.
– Ну да, правильно. – Она одернула тунику, так что я понял вполне, как часто она посещала Старый Город по религиозным соображениям.
– И там замечательные цукаты, – добавил я.
Быстрая улыбка.
– И это тоже.
– Скажи-ка, – произнес я, сделав последний глоток чая и отставив пиалу. Когда моя рука убралась, в чайной гуще сверкнули три серебряных дхарма. – А мне ты этих цукатов не достанешь? У меня от разговоров слюнки потекли.
– Я не… – Ее взгляд метнулся от монет к завешенной двери.
– Могу вернуться завтра, если так будет проще.
– Да, завтра будет проще. – Она глотнула, кивнула.
– А еще лучше, если я и дяде оставлю несколько суппов?
– Да. – Долгий, облегченный выдох.
– Отлично. – Я изготовился встать, но помедлил, держа руку на кошельке. – Ах, еще одно. Раз уж ты будешь там, наверху, не передашь ли весточку? Буквально словечко, моему другу.
– Другу? – Она чуть отпрянула, как ива на ветру.
– Не волнуйся, – успокоил я. – Он ученый.
Ладно, йазани – тот самый, от Джелема, – но я не хотел ее пугать.
– Просто передашь ему записку. Можно оставить у двери.
– Только записку? – Она взглянула на серебряные прямоугольники в чашке и ковырнула носком ковер.
– Только записку.
Наподдала еще, глянула снова. Закусила губу и кивнула.
– Ладно.
– Замечательно, – сказал я. – Тогда мне осталось найти лавку писца. Не знаешь такой поблизости?
13
Через три дня, как было обещано, я нашел йазани сидевшим на корточках у стены в Нижнем Городе. Он показывал танец теневых кукол. Вокруг столпились дети и подростки, галдевшие и смеявшиеся над представлением. Никого не заботило то, что силуэты плясали сами по себе и все участие йазани сводилось к редкому слову и помаванию тонкой оливковой веточкой. Когда мы приблизились, он сунул ее под мышку, подставил руки под солнечный луч и изобразил на пыльных кирпичах тень петуха. Несколько невнятных слов – и вот петух выпорхнул из своей тени, присоединившись к безмолвному танцу черного пса, слона, дракона и человека.
Толпа заулюлюкала и разразилась аплодисментами. Человек улыбнулся. Затем он поднял взгляд и увидел нас с Птицеловкой.
– На этом все, друзья мои, – объявил он, вставая.
Подростки принялись издавать гадкие звуки, а младшие взмолились, но мужчина помотал головой.
– Нет, – сказал он. – У меня дела. Идите помучайте кого-нибудь еще.
Толпа рассеялась. Пара мальчишек постарше наградила нас обвиняющими взглядами. Я ответил тем же, постаравшись смотреть сурово, но с бесстрастным лицом. Да, это были щенки и волчата, но при неправильном обращении могли и завалить, тем более незнакомца.
Мужчина отряхнул штаны и усмехнулся под нос. Он был одет на «городской», как я начинал догадываться, манер: в подвернутые портки, тунику до колен и короткий жилет. Цвета были сплошь ржавые и красные; кремовая куфия намотана на голову, как тюрбан. С нижних краев рукавов и жилета свисали светлые кисточки. По дороге сюда наш караванщик серьезно объяснил, что это делается для отвлечения джиннов, которые предположительно обитали по всей пустыне, откуда и прибывали.
Что касалось самого Рта, йазани, то он был скользким и вертким, как его теневые куклы. Мне он поклонился по обязанности, Птицеловке – не совсем. И та залилась краской.
Хм.
– Ваша светлость, – заговорил он по-имперски с акцентом.
– Прошу прощения? – откликнулся я.
На его спокойном лице отразилось недоумение.
– Виноват, – молвил он. – Вы своего рода эмир, то есть Принц. Вам угодно, чтобы вас почитали иным обращением?
Птицеловка фыркнула.
– Меня устроит наименование Дрот, – ответил я.
– Дрот, – повторил он, пробуя слово на вкус. Я знал, что Джелем упомянул меня в письме, которое отправил вперед, но это не означало, что истинное звучание моего имени соответствовало тому, что он прочитал. – Дрот. Да. Превосходно. Я имею удовольствие быть Рассаном ибн Азим бе-Махлаком, родственником Джелема бар-Джана, прежде звавшегося Джелем ибн Абу Джхиббар эль-Тазан эль-Куаддис. – Он выдержал паузу и добавил: – Но вы можете называть меня Раазом.
Я уже открывал рот, когда Птицеловка пихнула меня локтем под ребра. Я глянул на нее. Она выгнула бровь и кивнула на Рааза.
– Это Птицеловка Джесс, – сказал я.
Очередной поклон, еще один долгий взгляд.
– Мои извинения за столь несовершенный для ваших ушей имперский язык, Птицеловка Джесс.
Снова румянец.
Я откашлялся.
– Значит, родственник Джелема? – переспросил я, вспоминая слова Джелема о его семействе: родные, дескать, будут счастливы видеть его исключительно мертвым.
Моя левая рука неспешно потянулась за сталью. Я прикинул, что сработает быстрее, если до этого дойдет, – моя кисть или его рот.
