26
После этого я пошел по улицам.
Согласен, что это было не очень умно с моей стороны, – немногие сочтут толковым занятием прогулку по чужому городу, где за твою голову назначили цену, но большинство закурейцев не знали меня в лицо, а большинство Кентов остались в Имперском квартале, и я решил, что ситуация на время сложилась в мою пользу. Но управиться за считаные дни? Черт его знает.
Умно или глупо, а мне придется сносить сапоги, если я собираюсь хотя бы подступиться к взлому Хиронова логова. Раньше я мог посидеть за трапезой или выпивкой с Деганом, сухое здравомыслие которого разрезало бы узлы в моей башке, как нож режет сыр. Но эти дни миновали. Отныне мне предстояло самостоятельно разбираться с узлами и помехами, и я открыл, что без друга единственным выходом стали намотанные мили. Мили, движение и умение затеряться на улицах.
Я направился прочь от падишахского парка, высматривая закоулки и темные углы, которые, как я не сомневался, существовали даже в пределах второго городского кольца. Мой путь лежал мимо полуночных базарных попрошаек и споривших на перекрестках поэтов; я отмахивался от беззубых нищих и отклонял предложения услужливых сводников. Я гнался за мраком и одиночеством, выискивая знакомые запахи старых отбросов и свежих злодейств.
Все упиралось во время: вымоленное, позаимствованное, даже украденное, – все равно в обрез. Даже без визиря и Хирона, желавших от меня избавиться, мне было бы чертовски трудно угодить нетерпеливому Волку и параллельно выполнить поручение Мамаши Левая Рука, но имея на это всего два дня? Возможно, в Илдрекке я что-нибудь и придумал бы, но это требовало сил и средств, которыми я не располагал в Джане. Статус Серого Принца превращал меня больше в мишень, нежели в грозную силу, и оборачивался скорее опасностью, чем престижем. Я сдуру надеялся размахивать моим редким титулом, как мечом, дабы приструнить Круг и впечатлить Закур, но вместо этого был должен снестись с другими Принцами и использовать это как щит.
Не имея за спиной организации, полагаться приходится только на себя и свою репутацию. Я понимал это – работал так больше лет, чем мог сосчитать, будучи Отмычкой, а впоследствии – Носом. Даже во времена, когда я мог опереться на репутацию Никко, я ни разу не забыл о своей. Имя Туза в качестве козыря – полезная вещь, но если рядом не окажется ни его самого, ни Резунов, то невозможно исключить того, что быкарь, на которого ты наезжаешь, предпочтет дать сдачи, нежели уступить.
Я позабыл об этом – по крайней мере, отошел от этого в последние месяцы. Вместо того чтобы тревожиться о себе как Дроте, я сосредоточился на себе как Принце. И в Илдрекке это сходило с рук: мое имя оставалось на улицах в авторитете, а предание о моем возвышении было слишком свежим, чтобы обращать внимание на мелкие недочеты. Пока мой блеф не разоблачил Щур, мне удавалось прикидываться, будто титула достаточно, а стремное дело само позаботится о себе, коль скоро я проворен и не даю присмотреться остальным Принцам.
Но не здесь. Здесь я оставался всего лишь очередным имперцем, поскольку был членом Круга, который имел чуть больший вес, но все равно слишком малый, когда это становилось необходимым. Серый Принц или Широкий Нос – я всяко был в одиночестве. А если ты один, то лучше не рыпаться и не размахивать руками, как делал я, но оставаться в тени, говорить тихо, а ухо держать востро, чтобы воспользоваться личными преимуществами.
Быть тем, кто ты есть, а не тем, кем прикидываешься.
Я ускорил шаг, внезапно испытав желание углубиться в ночь. Вернуться к Птицеловке. Понять, как выбраться из этого проклятого положения, потому что я не знал, что делать, зато отлично понимал, насколько отчаянно мне нужно взяться за дело.
Мне нужно быть Носом.
Уже не в первый раз затосковал я по колоколам Илдрекки. По перезвону, которым чудовище-звонарь наполнял старый храм в кордоне Квадратные Холмы и созывал монахов из Корвуза на молитву; по мрачным ветряным колоколам капитула Сестер Отчаяния на Холодной улице; по напевному звону медных ручных колокольцев на Утесе Скопы, который звучал еженощно вот уже сотню лет, хотя никто не знал, чьими стараниями. Все они помогали мне мерить ночь, показывая, как далеко до рассвета или от сумерек, или от встречи, где я мог быть, и все составляли мне компанию. Едва попав сюда, я сразу ощутил их отсутствие.
И все-таки Эль-Куаддис не был лишен заслуженной доли и ритуалов ночных. Я успел проникнуться ожиданием звучного переливчатого пения, которое возносилось из храмов Гну, стоявших во всех кругах города. Его заводили чуть в разное время, благодаря чему молитва напоминала блуждающее эхо, и первой ночью это звук очаровал меня и вынудил остановиться. Мне было известно, что дальше, чуть после полуночи, наступит очередь мистиков Старого Города с их очищающими курантами и воздух наполнится перезвоном, который удерживал, как мне объяснили, две соперничавшие банды джиннов от возобновления в городском небе войны, оборвавшейся много веков назад. Я не очень понял, в чем было дело, но древний раздор, насколько я уяснил, вращался вокруг серебряной нити, персика и щепотки пыли. Я знал одно: под эти колокола я пока не нарвался на какой-нибудь патруль, не говоря о джинне, и это меня полностью устраивало.
Они-то теперь и проснулись, распространяя чувство жуткого пророчества, растекшегося по улицам. Волоски у меня на руках и загривке встали дыбом и улеглись лишь с прекращением звона. В наступившей тишине я осознал, что рядом тихо прошаркали туфли.
Взглянув, я усмотрел ночным зрением призрак в тени и состроил гримасу.
– Давно ты за мной идешь? – спросил я.
– Достаточно, чтобы считать тебя дураком, который разгуливает по Эль-Куаддису в одиночку, – ответила Ариба голосом почти бесплотным в темноте.
– Не так уж и в одиночку, как я считал поначалу.
– Это лишь делает твои поступки намного более безалаберными. – (Я буквально слышал, как она качала головой.) – Подумать только, кого Семейство наградило темным ви́дением…
– Семейство тут ни при чем, – перебил я. – Я получил ночное зрение от отчима.
– А он от кого?
Это был хороший вопрос. Меня всегда занимало, откуда взялось ночное зрение у моего отчима Себастьяна, кто выполнял обряд и как он научился им пользоваться, а после передал мне. В те первые ночи я лежал без сна, изучая безмолвный дом свежезаколдованными глазами и прокручивая в голове небылицы о Себастьяне и его приключениях до обретения дара, который теперь стал моим. Я всегда знал, что он странствовал до того, как осесть с нами в Бальстуране, – после его рассказов о Садазе, Ун’Наанге и Киприосе не было тайной, что в юности он повидал свет, но после той ночи в лесу его скитания приобрели в моем воображении новый смысл, изобиловавший демонами, джиннами и косматыми гоблинами. Как иначе объяснить мрачный обряд, который он выполнил, и магию, перетекшую из его глаз в мои? Обряд, которому он так и не научил меня, потому что через три дня был уже мертв.
После убийства Себастьяна мои фантазии развернулись во тьму: ловкие сделки с загадочными волшебниками превратились в отчаянные сношения с демонами. Конечно, я был не настолько глуп, но все-таки юн и не имел других ответов для объяснения единственного известного факта: Себастьян был зарезан убийцами на пороге нашего дома, а я так и не узнал за что.
