Я снова дотронулся до носа и поднял взгляд на падишахскую ложу. С моего места была видна только верхушка тюрбана, но свита вокруг и позади него представала как на ладони. Мне было ясно, что там хватало зорких глаз, следивших за пьесой, и тренированных губ, гладко переводивших реплики. Ни у кого на балконе не могло быть сомнений насчет того, куда катилось действие и что будет сказано о рождении и природе Деспотии.
И все же среди помощников и стражей не наблюдалось особого оживления: ни озлобленного наклона к царственному тюрбану, ни спешного жеста – повелительного или негодующего. Там, можно сказать, установилось спокойствие.
О чем он думает, будь он проклят?
Ладно, не беда. Не хочет прикрывать лавочку – пусть, мы подготовились и к этому. Хаоса выйдет меньше, чем я хотел, но отвлекающей суматохи будет достаточно. Пора начинать.
Я снова повернулся к сцене, но глаз не поднял и сосредоточился на кучке потевших, бормотавших и жестикулировавших перед ней мужчин и женщин. Их было пятеро, все Рты, все доставлены по требованию Тобина для освещения сцены и присмотра за пиротехникой, которая была нужна для постановки дворцовых и морских сражений. Труды всех йазани были оплачены падишахом, но нынче вечером двое из них принадлежали мне.
Я дождался, когда тот, что был пониже и без значительной части правой руки, отвлекся и встретил мой взгляд. И я кивнул.
Затем повернулся к выходу.
Волк заморгал. Он глазел на падишахскую ложу, но теперь переключился на меня.
– Это было оно? – спросил он.
– Будет, – ответил я.
– Но что…
Речь Волка прервала яркая красная вспышка, сопроводившаяся подобием приглушенного громового раската. Только гром, как я знал, разлетелся с балкона двумя этажами выше, где восседали в ошеломленном молчании пахан и его домашний Рот, тогда как бумаги, которые я предоставил в их распоряжение, исходили искрометной магией, оживленной из партера. Магией, которую любой сведущий волхв даже издалека определит как имперскую. Магией того рода, что, вопреки наглядным задачам и целям, была подозрительна на предмет призывания джинна или кого-то чертовски похожего на него в неприятной близости от падишахской особы.
Магией, которую Рааз и его господин заключили в бумаги так, чтобы самим и взорвать. Ибо, как бы им ни хотелось приобрести записи Джелема, они еще больше возжелали покарать Жирное Кресло, после того как я сообщил им, что именно он стоял за нейяджинкой, которая атаковала их в погребе.
Хорошо, что месть практикуется не только преступниками и придворными.
Я бросил через плечо прощальный взгляд аккурат перед тем, как до публики дошло, что магическое сражение, как будто уже растекшееся над нею, не было частью представления. Она ударилась в панику. В тот же миг я встретился глазами с волхвом. Тот улыбался как дурак.
Между нами всколыхнулась толпа, и он исчез. Через секунду скрылся и я.
29
Испытывая соблазн сэкономить время и устремиться в парк падишаха по главным проспектам, я все-таки предпочел закоулки. Отчасти по привычке, но много больше из-за того простого факта, что я понятия не имел, сколь грандиозно или скверно обернутся события в театре. Магия предназначалась в основном для эффекта, чтобы привлечь внимание падишаха и волхвов, а также предоставить Раазу и его господину возможность спасти положение, схватив закурейскую шишку, которая была достаточно дурной, чтобы ввозить контрабандой в город имперскую магию, не говоря о ее применении в опасной близости к сыну деспота. Что еще, кроме измены, могла означать подобная комбинация?
Я не знал, выйдет ли Жирное Кресло оттуда живым, но это меня не заботило. Мамаша Левая Рука пожелала ему только позора, и меня не обязывали его мочить. Я сделал дело, и скатертью дорога. Мне было ясно одно: как бы ни развивались события, в ближайшие часы падишах с его свитой, включая Хирона, будут слишком заняты разбирательством с угрозой, сумятицей и хаосом. Всю ночь, если повезет.
А без везения никуда с учетом того, что мне предстояло.
Пока труппа Тобина репетировала, я знакомился с парком падишаха. Открытия меня не порадовали: высокие гладкие стены, снаружи защищенные широким открытым пространством. Возле стены не разрешалось быть ни зданиям, ни деревьям, и мысль о том, чтобы покрыть зазор прыжком на той же высоте, отпадала. Можно было воспользоваться пеньковой веревкой, но я считал себя слишком плохим канатоходцем, чтобы добраться от дальней крыши до стены, не засветившись и не упав. Насчет же перемахнуть – ну что же, я помнил не только о железных пиках, но и про стеклянный желоб, который тянулся вдоль стены сверху и заключал в себе, как сказывали, нить ртутных бусин. Говорили и то, что на поверхности каждой бусины имелся символ, начертанный волхвами при помощи рубинового стила. Как можно сделать стойкую отметину на капле ртути, было за гранью моего понимания, но я достаточно наслушался в Старом Городе о незадачливых ворах, которые вспыхивали на стене ярким пламенем, чтобы отвергнуть этот путь.
Что касалось подступов снизу, то выражусь так: истории о воротах, стражниках и сточных духах делали стену едва ли не обольстительной.
Приемлемый способ оставался только один. К счастью, я успел познакомиться с ним за мое недолгое пребывание в Эль-Куаддисе.
Псы, бродившие по площади за Собачьими воротами, зарычали на меня, загавкали и ощетинились, но предпочли держаться подальше. Пса, даже дикого, достаточно хорошенько побить, и он подожмет хвост при виде любого человека хоть с какой-то железкой. Не знаю, кто потчевал несчастных тварей железным прутом, но у меня имелись соображения об одном типе за воротами. Вопрос был только в том, насколько хорошо познакомился пес, к которому я направлялся, с прутом своего собственного хозяина.
– Отворяй, – велел я жестко, когда дошел до забранного решеткой арочного прохода, который и являлся Собачьими воротами.
Я смотрел в сторону как ради напускного безразличия, так и желая уберечь глаза от света лампы в его сторожевой будке. Собаки по ту сторону помалкивали.
– Проваливай, – донеслось оттуда.
Голос был намного довольнее, чем в мои прошлые визиты.
Я вскинул глаза, перехватывая его взгляд.
– Не борзей, – сказал я и подступил ближе к решетке. – Ты знаешь, чем это кончается.
Он не отступил – наоборот, сделал шаг вперед. Это был плохой знак.
– Тебя не велено пускать, – изрек он, перехватив древко короткого копья. – И даже приказано завернуть. – Другой рукой он взялся за копье ниже, и стальное острие начало крениться в мою сторону. – Силой, если нужно. И я думаю, что придется.
Хирон. Должно быть, распорядился сразу после моего ухода, когда я оставил его не в теплых чувствах по отношению ко мне. Я мог бы и сообразить.
Теоретически человек с рапирой может достать противника с коротким копьем. Деган делал это в прошлом и как-то вечером устроил даже разбор содеянного. Но от обсуждения очень далеко до настоящего поединка, и мне хватало ума даже не начинать. Мне было не справиться с копейщиком, особенно когда тот находился за запертыми воротами, и тем более после того, как я вытер его кушаком собачье дерьмо с сапог.
