Светла опасливо шагнула через порог и огляделась. В покоях целителя было светло, в раскрытые окна заглядывало солнце. С потолка свисали пучки трав. Пахло сушеным девятисильником. И вроде не было ничего лишнего: две лавки, покрытые невзрачными тканками, сундук с наброшенным на него тулупом, вытертая медвежья шкура на полу, стол у стены с горкой свитков да очаг в углу, а все равно — уютно. Под столом девушка заметила глиняную миску с молоком.
Пока гостья озиралась, из-за очага вышла грациозная рыжая кошка. Она вальяжно потянулась, зевнула и по-хозяйски неспешно двинулась к скаженной. Светла вздрогнула и попятилась, прижимая к груди узелок со своим добром.
— Ты чего испугалась, глупая? — приобняв девушку за плечи, успокоил ее Ихтор. — Это Рыжка моя. Она ласковая, смотри…
Лекарь опустился на колено и потянулся к кошке. Но она, вместо того, чтобы приластиться, как обычно это делала, громко фыркнула и ударила человека лапой, оставляя на тыльной стороне ладони четыре глубоких царапины.
— Никак приревновала? — усмехнулся крефф, слизывая выступившую кровь.
Рыжая капризница тем временем повернулась к замершей Светле, повела носом… и, выгнувшись дугой, зашипела, поднимая на загривке шерсть.
— Да что с тобой? — Ихтор подхватил свирепую подружку на руки и принялся увещевать: — Ты чего шипишь, как сковородка, а?
Он виновато гладил негодующую кошку, которая никак не хотела успокаиваться.
— Ничего, ничего… — заулыбалась скаженная. — Она место свое защищает, да и не бывает в одном дому двух хозяек. Ты не бойся, пушистая, не обижу тебя, и хозяин твой мне без надобности. Я вот посижу-посижу — да пойду ненаглядного искать.
Блаженная оправдывалась перед Рыжкой, словно перед человеком. Крефф смотрел на происходящее со стороны и уже сам себе казался скаженным — притащил в покой кошку, потом девку безумную, а теперь уговаривает обеих, чтобы поладили. Дожил на старости лет.
Рыжка наконец сменила гнев на милость, зевнула во всю пасть, выставив розовый, сложившийся черпачком язык, бросила на хозяина презрительный взгляд и спрыгнула на пол. Снова обнюхала Светлу и степенно, будто давая понять, сколь сильно безразлично ей все происходящее, удалилась под стол. Где и осталась сидеть, недовольно сверкая глазами.
Светла бочком прошла к очагу, растянула на веревке выстиранное платье, а сама свернулась клубочком на стоящем невдалеке сундуке.
— Беда мне с вами, — покачал головой лекарь и вышел.
Как бы ни хотелось Ихтору остаться в покойчике, пора было вразумлять молодших выучей и проверять, что там делают в покойницкой старшие. Небось, опять лодыря гоняют, вместо того чтоб делом заниматься.
До самого вечера крефф провозился в лекарской. То обозник со щекой раздутой придет, то настоек надо в отдаленную весь отправить с оказией, то первогодки горшки с отварами побили. Так и пришлось выдрать как следует, чтоб другой раз дурь придерживали.
Только когда стемнело, целитель, прихватив с поварни нехитрый ужин, вернулся в свой покойчик. Налил в Рыжкину миску сливок, позвал беспутную, но та не вышла, предпочла отказаться от любимого лакомства, но с постылым лиходеем дел не иметь.
Светла все так же спала на сундуке. Целитель набросил на нее одеяло, закрыл на окнах ставни, не спеша разделся и вытянулся на лавке, укрывшись тонким покрывалом. Он уже почти уснул, когда почувствовал, как на грудь бесцеремонно запрыгнула кошка. Потопталась, устраиваясь поудобнее, провезла хвостом по лицу и губам, тяжело рухнула, укладывая голову на лапы и принялась громко с надрывом урчать. "Простила, лукавая", — сквозь сон подумалось мужчине, и его рука привычно легла на пушистую спину.
Проснувшись утром, Ихтор не нашел скаженную в покойчике. Только Рыжка увлеченно гоняла по полу неровную глиняную бусину.
* * *
Ворота были распахнуты, от земли тянуло жаром, знойный воздух не колыхался, а только слабо дрожал. Каменная громада Цитадели казалась раскаленной, будто жерло печи. Путники въехали во двор Крепости в полдень. Клесх спешился, бросил поводья подбежавшему выучу и сказал Лесане:
— Заплечник бросишь — и к Нэду. Гляди, не копошись, он ждать не любит.
Девушка кивнула, и наставник ушел.
Ведя свою лошадку в стойло, обережница оглядывалась. Диво, но она и впрямь чувствовала себя дома. Цитадель больше не казалась чужой и пугающей. Все здесь было знакомо до последнего камня, все хранило память. Пускай иной раз и страшную, но память. Да и мало что менялось тут. Снуют выучи, служки, в небе мелькают черные тени воронов. Все, как было года и столетия до этого, все, как продолжится века спустя.
Хотя…
Через двор, подобрав подол и сверкая голыми пятками, мчалась за рыжей кошкой чудн
а
я девка с кудлатой неубранной головой. Заметив обережницу, растрепа остановилась, вмиг утрачивая интерес к неведомо откуда взявшейся в Крепости кошке. Незнакомка замерла, подергала голубиное перышко, ниткой примотанное к спутанной пряди у виска, улыбнулась и подошла к Лесане. Глаза у чужинки были дикие — переливчатые, безумные.
— Здравствуй-здравствуй, родненькая, вот и возвратилась, да?
Выученица Клесха удивленно смотрела на скаженную, гадая, чего бы той с ней разговаривать, будто со старой знакомой, коли видятся они впервые.
— Здравствуй, — приветливо поздоровалась ратница. — Как звать тебя?
— Светлою. А ты согрелась, милая? Верно? Чутка совсем. — Блаженная с необъяснимой усладой разглядывала девушку.
— Я и не зябла, — удивилась Лесана. — Лето ж на дворе.
— Лето, лето… — закивала блаженная. — Лето. Да только озябшая ты, как льдом скованная.
Обережница пожала плечами и запустила руку в скинутый со спины заплечник. Нашарила на дне медовый пряник и протянула его Светле:
— На вот, гостинец тебе. Полакомись.
— Мне? — безумные глаза удивленно распахнулись.
— Тебе, тебе, — улыбнулась девушка.
— Благодарствуй, зорька ясная, — дурочка чуть не в пояс поклонилась за подарок, — пойду родного своего угощу.
И Светла, забыв про беззаботно распластавшуюся невдалеке кошку, которая лениво наблюдала за собеседницами, побежала куда-то в глубь крепости.
Лесана пожала плечами и пошла своей дорогой.
На верхнем ярусе, возле покоя Нэда, ее нагнал Клесх. Наставник успел сменить пропыленную одежду и теперь неодобрительно смотрел на выученицу.
— Хоть бы умылась с дороги, — сказал он.
— Ты ж велел не копошиться, — вспыхнула от досады послушница.
— За это время можно было коня вычистить, не то что одну девку тощую в лохани ополоснуть, — заметил мужчина.
— Я со скаженной говорила, а потом что-то… задумалась, — повинилась подопечная.
