— Со скаженной? Важное дело, — сказал крефф и бросил через плечо: — И задумываться тоже иногда надо.
Вот ведь язык у него!
Нэд сидел за столом и читал крохотный свиток, по всей вероятности, принесенный сорокой. Оторвавшись от клочка бересты, Глава проворчал без злобы, а скорее по привычке:
— Ну надо же… Вернулись. Года не прошло. Повидала родню? — Смотритель поглядел на Лесану.
— Повидала, — ответила она.
— Хорошо приняли?
— Да, — по-прежнему спокойно ответила девушка, вспоминая косые взгляды и перешептывания родичей.
— Раз отдохнула, то давай, собирайся. Завтра обоз до Свиркова доведешь.
— Одна?! — против воли вырвалось у Лесаны.
И тут же глупая осеклась. Клесх прожег таким свирепым взглядом, что слова застряли в горле. Нэд сделал вид, будто не заметил, как смешалась недавняя выученица, и сказал:
— Зачем одна? Со всеми старшими выучами и креффами. Можешь даже стряпуху прихватить, будет тебе в дороге кашу варить. — С каждым словом Глава скучнел лицом.
Обережница почувствовала, как кровь приливает к ушам и щекам. Стояла она посреди покоя дура дурой, пунцово-красная, с отчаянно горящими ушами.
— Ступай, — смягчился Глава, — старшего обоза в кузне найдешь.
Девушка кивнула и вышла, прикрыв за собой дверь.
Едва мужчины остались одни, Нэд отложил в сторону берестяной свиточек. Вздохнул.
Клесх глядел на смотрителя. Сдавать начал воевода. Месяц всего не виделись, а как будто годы прошли, седины и морщин добавляя.
— Муторно мне, — поймав взгляд креффа, признался Глава. — Беспокойно. Со всех сторон сороки летят. Только за седмицу последнюю шесть вестниц примчались. Ходящие как с цепи сорвались, чуть не белым днем нападать стали. Жальники встают, наузники не успевают упокаивать. Что-то сдвинулось в мире, Клесх, будто половодье. А я не знаю, как его остановить.
Ратоборец слушал, мрачно глядя исподлобья, а когда Нэд закончил, резко сказал:
— Допрежь надо было думать! Я тебе когда еще говорил, что у Ходящих Осененные появились? Так нет, надо было со мной, не с ними воевать. Нашел супротивника.
Крефф не стал жалеть Главу, не стал сочувствовать. Вины Нэда не умаляли ни возраст, ни заслуги. Вина она и есть вина. И ее надо не только уметь признавать, но и ответ держать.
— Я объехал те веси, из которых пропали Осененные дети, — сказал Клесх.
— И что? — Нэд жадно подался вперед.
— И то. Все сгибли. — Обережник прошелся туда-сюда по покою. — Одного пацаненка в чаще потеряли — пошли ребятишки к бортям, двое вернулись, а третий сгинул. Может, в болото канул, может, заплутал. Всей деревней аукали — не отыскали. Другой на озеро отправился выбирать сети и пропал. Испугались — думали, утоп, но снасти оказались нетронутыми, да и одежды на берегу не нашли, то есть до места парень даже не дошел. Еще один вместе с отцом на лов отправился, оба не вернулись. Только отец мертвяком через три дня в родной дом постучался, а сын нет. Вот тебе и все.
— Трое сгинувших, — смотритель покачал головой. — Дети, мал-мала. Среди них старше двенадцати весен ни одного не было. Мы бы за ними и не поехали, если бы не нужда такая. В этом году и вовсе послушников не набрали. А в тех, кого привезли, Дар едва теплится. Ихтор вон тоже пустой приехал. Вместо выуча кошку приволок и теперь с ней таскается.
— Кошку? — Клесх поднял брови.
— Кошку, кошку. — Глава с горечью усмехнулся. — За Донатосом дурочка хвостом ходит. Скоро Цитадель в ярмарочный балаган превратится, а мы как скоморохи кривляться тут станем, авось Ходящие от смеха и перемрут, на нас глядючи. Всего шесть послушников, Клесх, в этом годе у нас. Ратоборцев — ни одного.
— И трое пропавших Осененных… — задумчиво произнес Клесх. — Это те, про которых мы знаем. А сколько тех, о ком нам неведомо, а?
Нэд окаменел и задохнулся.
— Немало, поди, — твердо закончил Клесх. — А мы только заквохтали.
* * *
Лесана вошла в кузню. В лицо пыхнуло жаром. Коваль, одетый в кожаные штаны, валяные сапоги и кожаный фартук, мерно опускал молот на раскаленный прут, что лежал на наковальне.
На лавке у входа сидел дюжий широкоплечий бородатый мужик лет сорока, одетый в добротную рубаху и справные порты из льняной пестряди. Судя по всему, тот самый обозник, ждущий, видимо, когда кузнец освободится и подкует, наконец, лошадь, что нетерпеливо фыркала у входа.
Сыпались искры, стоял звон. Однако при появлении обережницы работа встала.
— Нужда тебя привела, вой? — уважительно поклонился кузнец. — Меч поправить или наконечников для стрел отсыпать?
— Купца я ищу, которого до Свиркова проводить надобно.
Торговец поднялся с лавки и с достоинством поправил плетеную опояску. Лесана с любопытством посмотрела на мужика. Загорелое дочерна лицо с выгоревшими бровями и ресницами. Одежа добротная, ладно сидящая, но без вычуры. Сапоги разношены, стоптаны, но крепки, всяк опытный знает: новьё — оно тело трет, покуда не усядется.
— Ты старший? — девушка кивнула обознику. — Как величать тебя?
— Я — старший, — мужик вперил в нее острый пронзительный взгляд. — Дружей кличут.
— Лесана. Обоз твой поведу.
Девушка назвалась и пытливо посмотрела на торгового: промелькнет ли на лице досада, что ратоборец — девка? Иль проглотит? Не проглотил. Губы неодобрительно поджались. Недоволен. Но слова поперек не говорит.
— Сколько телег в обозе?
— Дюжина.
Обережница помянула Встрешника. Экая змеища! Чуть не на полверсты растянется по дороге. Трудно с таким. Чуть сумерки забрезжат — сразу надо на ночлег вставать, а то не убережешь. Да и круг большой чертить придется. А народу, поди, на каждой телеге по двое, а то и по трое едет. Тьфу. Нэд, видать, решил, что после домашних щей с Лесаны можно три шкуры драть.
— Завтра с рассветом выходим, — тем временем сказала девушка купцу. — Половину серебряной куны за охрану ныне в казну Цитадели отдашь, остаток — мне в руки, когда до места доведу. Меня слушаться, как отца родного. Слово кто поперек скажет, пусть потом не ропщет. Все в обозе здоровы? Ни ран, ни крови ни у кого нет?
Лесана говорила ровно и спокойно, Дружа хмурился и недовольно дергал опоясок:
— Нет.
Девка-вой в ответ кивнула:
— Завтра поутру, до восхода солнца, встречаемся у конюшен. Чуть рассветет — тронемся. Мира.
— Мира и тебе, — пробурчал купец, глядя в спину уходящей. А потом повернулся к кузнецу: — Девка? Обоз поведет? Видать, Встрешник нам дорогу перешел!
Кузнец прервался, перестал тяжко ударять молотом по сплющенной раскаленной полосе, подхватил ее щипцами и окунул в бадью с водой, а потом сквозь шипение, бульканье и пар сказал Друже:
