— Возможно, дед хотел, чтобы я так думала. Но теперь я понимаю: он говорил совсем о других сокровищах… праведной жизни и о ключах к счастью. — Она на несколько секунд задумалась. — Разумеется, он всегда приукрашивал свои рассказы историями о жизни богов и богинь — рассказывал о Зевсе, об Афродите, об Аполлоне…
— Истинный грек, — с улыбкой заметил Марк. — Наверное, ты очень его любила?
— Да, очень… Дед был необыкновенно добрый и порядочный человек. Он родился на этом острове и жил здесь до самой смерти.
Марк уже собрался задать очередной вопрос, но в этот момент из-за каменной ограды раздался голос:
— Приветствую тебя, Алекса!
— Это Василис! — обрадовалась девушка. — Уж если речь зашла об историях, то у него их столько, сколько не знает никто во всей Греции. Пойдем, — сказала она, поднимаясь на ноги. — Уверена, тебе будет интересно с ним познакомиться.
Марк нехотя поднялся. Его вполне устраивало общество Алексы, но, увы, теперь ему предстояло выслушивать философствования старого грека, ибо давно известно, что все старые греки только этим и занимаются.
Девушка побежала встречать старика, и вскоре Марк услышал, как они обмениваются приветствиями. Алекса тщательно подбирала греческие слова, но у нее было очень неплохое произношение. «Удивительно, что ей удалось овладеть и таким сложным языком, как греческий», — подумал Марк.
Старик с девушкой приближались, и Марку стало ясно, что он не ошибся — старый грек действительно любил поговорить.
— Я принес тебе рыбы, — говорил Василис. — Мой сын наловил ее сегодня утром.
— Спасибо, Василис, — сказала Алекса. — Может, зайдешь выпить кофе?
— Да, с удовольствием, — кивнул старик.
— Тогда проходи и подожди немного. Только сначала тебе придется разжечь плиту, а то неизвестно, сколько я с ней провожусь. У меня это пока еще плохо получается.
— Я помогу тебе разжечь плиту, — сказал Марк, направляясь к дому.
Немного смутившись, Алекса представила его старику. Василис нахмурился и, оглядев Марка с ног до головы, произнес несколько фраз по-гречески. Англичанин ответил на том же языке, но старик нисколько не смягчился, — напротив, еще больше помрачнел; очевидно, Василис полагал, что иностранец должен быть «настоящим иностранцем». Знание Марком языка, похоже, вовсе не заставило его подобреть.
Марк шагнул к плите, но старый грек, опередив его, уже начал разводить огонь. «Было бы глупо состязаться со стариком», — подумал Марк, опускаясь на стул.
Вытащив из шкафа чашки, Алекса с улыбкой проговорила:
— Ты знаешь, Василис, что я не очень-то хорошо варю кофе, научусь, обещаю… — Повернувшись к Марку, она спросила: — А ты хочешь кофе?
Он молча кивнул и стал наблюдать за Алексой, варившей кофе по-гречески. Кофе кипел дольше, чем положено, но ни один из мужчин не сделал замечания по этому поводу. Несколько минут спустя, когда Алекса подала им чашки с кофе, они все же нашли общий язык и разговорились:
— Вы всегда жили на Кавосе? — спросил Марк.
— Да, всегда, — кивнул старик. — Я родился здесь семьдесят лет назад. Тогда все было по-другому.
Прислушиваясь к их разговору, Алекса улыбнулась. У нее имелись серьезные основания полагать, что на Кавосе за несколько столетий ничего не изменилось — Василис же говорил о каких-то семидесяти годах.
Оказалось, что Марк прекрасно говорил по-гречески — Алекса восхищалась его произношением. «Впрочем, ничего удивительного, — подумала она, — ведь он филолог, а вовсе не плотник».
— Вы и во время войны здесь находились? — поинтересовался Марк.
Старик что-то пробурчал в ответ; он явно не желал говорить на эту тему.
— А что тут было во время немецкой оккупации? — не унимался Марк.
— Ужасное было время.
— Но греки всегда славились своим мужеством, — напомнил Марк.
— Это верно, — подтвердил Василис.
— Мне известно, что на этих островах немцам оказывали упорное сопротивление,
Старик утвердительно кивнул.
— Но кое-кто сотрудничал с ними, — заметил Марк.
Василис промолчал, и Алекса поняла, что замечание англичанина очень ему не понравилось. Старик допил свой кофе и поднялся.
— Спасибо, Алекса. Не забудь про рыбу. — Он взял шляпу и направился к двери.
Проводив его, Алекса вернулась на кухню.
— Похоже, он обиделся на меня, — виновато заметил Марк. — Не сердись.
Алекса молча вымыла чашки. Потом вдруг сказала:
— С Василисом иногда бывает трудновато, но тебе не следует забывать, что жители острова — люди очень гордые. Им наверняка неприятно слышать о сотрудничестве с нацистами.
— Но ведь это было, Алекса.
— Возможно, — кивнула она. — Но я тоже не желаю об этом слышать.
— Разве дед не рассказывал тебе о войне?
— Не помню. Мне тогда было десять лет. К тому же все это происходило так давно…
— А кое-кому кажется, что это происходило только вчера, — заметил Марк.
Алекса молча пожала плечами. Взглянув на часы, сказала:
— Пора возвращаться к работе. Если тебе что-то понадобится, я буду в саду. — В следующее мгновение она вышла из кухни.
Остаток дня Алекса провела за расчисткой сада. Занятие это оказалось непростым, так как она не могла отличить сорняки от цветов. В конце концов Алекса решила: если имеется бутон, растение считается цветком и остается на месте, в противном случае следует его вырвать.
Копаясь в земле, Алекса вдруг почувствовала, что совок наткнулся на что-то твердое. Ощупывая пальцами находку, она принялась аккуратно разрыхлять почву. Вскоре поняла, что наткнулась на небольшой фонтан. Он представлял собой небольших размеров чашу, окруженную фигурками, очень походившими на птиц.
Очищая фонтан от грязи, Алекса все больше волновалась; ей казалось, что именно такое чувство испытывает археолог, обнаруживший древнее произведение искусства. Правда, ее находка оказалась всего лишь фонтаном, но ей все равно было приятно. Она решила привести его в порядок и сделать главной достопримечательностью сада.
Но не сейчас. Полдень давно миновал, наступало самое жаркое время дня, и уже давно пришло время искупаться. К тому же она несколько часов просидела на корточках, и теперь у нее ужасно ныла спина и болели ноги.
Марк выпрямился, утер пот со лба и окинул взглядом ванную. Он никак не ожидал, что у него все так хорошо получится. Конечно, здесь предстояло еще немало сделать, но все же… Он был чертовски горд собой, и лишь одно немного огорчало: на большом пальце у него появилась мозоль, а боль между лопатками начинала все больше беспокоить — было очевидно, что он совершенно не готов к такому труду.
