— Нет, — она начала медленно приближаться к нему. — Я знаю, что мне придется рассчитывать только на себя. Но я не боюсь тебя. Мне известно слишком хорошо, как устроены твои мозги.
— О, я очень изменился, — его воспаленные глаза сверкнули, и во взгляде появилась какая-то незнакомая ей раньше непредсказуемость. — И вот что я тебе советую, детка. Возвращайся-ка ты в Дански и благодари Бога, что осталась жива. Я не шучу. Беги и не оглядывайся...
Если на благотворительном вечере его угрозы казались смехотворными, то сейчас они были вполне реальными. Он напугал Рэйчел, ибо в том состоянии смятения и физической слабости, в каком она пребывала после бессонной ночи и множества навалившихся на нее бед, у нее не было сил оказать ему сопротивление, если бы он решил напасть на нее.
— Знаешь, а может, ты и прав, — ответила она, стараясь не обнаружить своего беспокойства. — Пожалуй, мне следует поехать домой.
Он был вполне удовлетворен произведенным на нее впечатлением и, смягчившись, сказал:
— Вот и умница.
— Я не понимала...
— Конечно, как ты могла понять?
— ...Что все гораздо серьезней...
— ...Чем ты думала. Я изо всех сил пытался до тебя это донести.
— Да. Ты пытался. Но я была не готова тебя услышать.
— Но теперь ты понимаешь...
Она кивнула в ответ, и он, казалось, принял ее раскаяние за чистую монету.
— Да, понимаю. Я была не права, а ты прав.
Пожалуй, большего удовольствия она доставить ему не могла.
— Знаешь, — сказал он, расплывшись в довольной улыбке, — а ты умеешь быть паинькой, если захочешь, — внезапно приблизившись к ней, он взял ее за подбородок. Она почувствовала кислый запах пота и выветрившегося одеколона. — Будь у меня время... — Его взгляд вдруг прояснился, когда Митчелл оказался рядом с ней, — ...я бы отвел тебя наверх и напомнил, чего ты лишаешься.
Ей ужасно хотелось послать его, но ни к чему хорошему это не привело бы. Она молча позволила ему запечатлеть на своих губах сухой поцелуй в той непринужденной манере собственника, которая прежде заставляла ее чувствовать себя принцессой. Однако на этом его прощания не кончились, его рука, упав с подбородка Рэйчел, коснулась ее груди.
— Скажи что-нибудь, — пробормотал он.
— Что ты хочешь услышать?
— Сама знаешь, — ответил он.
— Хочешь, чтобы я попросила тебя подняться наверх?
— Было бы неплохо, — в его глазах мелькнула хитрая усмешка.
Она поклялась себе, что когда-нибудь он ей дорого заплатит за это. И сказала:
— Ну так?..
— Ну так что?
— Отнеси меня наверх...
— И?
— ...Трахни меня.
— Я уж думал, ты никогда не попросишь, — его рука опустилась еще ниже и скользнула ей в трусики. — Что-то суховато у тебя здесь, детка, — сказал он и чуть погрузил в нее палец. — У тебя тут как в могиле, — он выдернул руку, словно ужаленный. — Извини, детка. Надо идти.
Развернувшись, он направился в сторону двери. Она с трудом поборола желание сказать ему, что он никчемный кусок дерьма. Но он уходил, и это было самое главное.
— И вот еще что... — Подойдя к двери, он обернулся.
— Да?
— Хочешь, я займусь продажей этой квартиры? Ведь ты же не останешься здесь жить?
— Делай с ней, что хочешь.
— Деньги я положу на твой счет, — он мельком взглянул на нее через плечо. — Конечно, если ты мне не доверяешь...
— Продавай. Через две недели меня здесь не будет.
— Куда ты поедешь?
— Пока не знаю. У меня много друзей. Может, вернусь в Бостон. Я буду держать Сесила в курсе.
— Хорошо. Сделай это обязательно.
Провожая его взглядом, Рэйчел видела лишь эхо мужчины, который некогда заботился о ней и которого она так любила, что не допускала мысли о возможности когда-нибудь с ним расстаться.
Что же с ним произошло? Что произошло с ними? Казалось, они сбросили с себя кожу и открылись их новые, а может, и всегда существовавшие стороны. Рэйчел задавалась вопросом: кем же она была на самом деле? В том, что она не являлась женой Митчелла, равно как любовницей Галили, у нее уже не было никаких сомнений. Или ее ждет судьба тех одиноких женщин, что снискали себе славу лишь благодаря непродолжительному и неудачному браку с каким-нибудь государственным деятелем или короткой любовной связи с какой-нибудь знаменитостью и которые продолжают свою благотворительную деятельность со свойственным лишь им изяществом, несмотря на то что все уже давно забыли, кем эти особы некогда являлись?
Нет, лучше она уедет в Дански и, если Нейл Уилкинс ей не откажет, останется там жить тихо и скромно, чтобы о ее прошлом никто не узнал. Словом, примет все, что бы ей ни уготовила судьба, лишь бы о ней не говорили как о женщине, которая любила и потеряла Митчелла Гири.
Но не станем забегать далеко вперед, ибо в том непростом и отнюдь не безопасном положении, в каком она оказалась, ей прежде всего надлежало позаботиться о сохранении своей жизни и рассудка, в чем убедил ее недавний визит Митчелла. Его безумные глаза и усмешка, промелькнувшая, когда он вынул из нее палец, до сих пор стояли у нее перед глазами.
«У тебя тут как в могиле...»
Вспомнив эти слова, она содрогнулась не столько от их жестокости, сколько оттого, что он будто наложил на нее печать смерти. Неужели он в самом деле верил в то, что говорил? Неужели он видел в ней женщину, обреченную последовать за Марджи на Золотое Дно? Наверное, его бы устроила ее смерть и даже 6ыла бы ему на руку. Исполнив роль скорбящего вдовца, которой особо долго тяготиться ему не пришлось бы, Митчелл вскоре занялся бы поисками более подходящей супруги — той, которая приносила бы ему маленьких Гири согласно строго заведенному порядку и не слишком роптала из-за того, что в ее муже угасла страсть.
«Наверное, у меня паранойя», — решила Рэйчел, но легче от этого не стало. Тем более что помимо всех прочих неприятностей Митчелл забрал у нее дневник. Должно быть, ему очень нужно было его заполучить — равно как важно для Марджи было его сохранить, иначе зачем бы она стала его так прятать? Что именно в нем содержалось, ведь Митчелл был так счастлив, когда он оказался в его руках?
Но что сделано, то сделано, нет смысла сидеть и пережевывать это. Рэйчел решила послать все к черту и пойти пройтись.
Быстро одевшись, она вышла из дома и, едва оказавшись на улице, поняла, что приняла правильное решение. День был ясный и солнечный — когда она вышла на Пятую авеню, у нее сразу же поднялось настроение. Как приятно было затеряться среди толпы, ощущая себя ее частицей, маленькой и неприметной, одной из тысячи подобных ей, просто идти своей дорогой, радуясь наступающему дню!
