– Она была хрупкой, взволнованной и чуть было не рухнула на пол от обиды, когда я сказала, что вы не примете ее, – тихо промолвила секретарша. – Я видела боль в ее глазах. В тот момент она была похожа на загнанного зверька, которого внезапно бросили на растерзание злобным и жестоким хищникам. – Сесилия помолчала. – А еще мне показалось, что она много страдала и у нее была очень нелегкая жизнь. Словом, она много вынесла в этой жизни, а теперь пришла к вам за помощью.
– Ты это серьезно? – недоверчиво посмотрела на нее Фрэнсин и иронично улыбнулась. – Первый раз ты сказала только то, что она производит впечатление умной и сообразительной женщины.
– Да, это было мое первое впечатление, – призналась секретарша. – А во второй раз я вдруг увидела ее душу, ее страдания и боль. Это было написано на ее лице и отразилось в глазах.
Фрэнсин вздохнула, словно потеряла всякую надежду получить от секретарши информацию, лишенную эмоциональной окраски.
– Сесилия, не забывай, что эта женщина незаконно проникла в мою квартиру. Ни один честный человек ничего подобного себе не позволит.
– Да, но не забывайте, что она сделала это в день голодных духов.
Фрэнсин не нашлась что ответить и молча пережевывала мясо.
– Ну ладно, – сказала она через минуту, – теперь все равно нам придется подождать, когда Клэй Манро приведет ее ко мне. И вот тогда мы посмотрим, что представляет собой этот голодный дух.
В то зимнее утро Клэй Манро проснулся ни свет ни заря и, усевшись перед окном, в который раз принялся просматривать фотографии Сакуры Узды и ее личные вещи, которые он вытряхнул из ее сумочки. Здесь не было ни одной вещи, по которой можно было бы определить, где искать эту девушку. Затем он взял туфлю и стал внимательно рассматривать ее. Она была старая, много раз чиненная и с новым каблуком. Словом, это была обувь небогатой женщины, которая тщательно следит за ней, так как позволить себе купить новую просто не в состоянии. Во всяком случае, на обувь матерой преступницы она была совершенно не похожа.
Затем он пересчитал ее деньги. Пятнадцать долларов шестьдесят центов. Не густо. И никаких чековых книжек. Если это ее последние деньги, то сейчас ей не на что купить даже самую дешевую булочку. Он посмотрел на остальные вещи – почти пустая пачка сигарет, сложенная вчетверо карта Нью-Йорка и дешевая губная помада. Он развернул карту и стал внимательно ее изучать. К сожалению, кроме обведенного кружком офиса миссис Лоуренс, никаких других пометок на ней не было.
Вдруг за его спиной послышался сонный голос его подруги:
– Что ты делаешь?
– Спи, – недовольно отмахнулся он, продолжая копаться в дамской сумочке.
Девушка, лежа в постели, недоуменно захихикала.
– Что за идиотские привычки? Может, ты и в моей сумочке пороешься?
– Нет, твоя мне не нужна, – рассердился он. – В ней все равно ничего интересного не найдешь.
– Ошибаешься, в моей гораздо больше интересных вещей, чем в этой, – проворковала девушка.
– Черт возьми! – воскликнул Клэй и швырнул сумку на стул.
Никаких признаков, никакого адреса или номера телефона и вообще ничего такого, что могло бы вывести на ее след.
– Кто: она?
– Это моя работа, – сухо ответил Клэй, не желая продолжать разговор.
Девушка обиженно поджала губы.
– Эй, парень, ты хочешь сказать, что со мной ты уже закончил работать? Иди сюда, я дам тебе полизать мою губную помаду.
Клэй сердито сверкнул глазами и отвернулся. Накануне вечером в ресторане эта официанточка выглядела намного соблазнительнее, чем сейчас, в его постели. Вчера он наклюкался до такой степени, что привел к себе эту дамочку.
– Я ухожу через полчаса, – строго предупредил он, даже не посмотрев в ее сторону. – Вставай и одевайся.
– А как насчет позавтракать? – кокетливо протянула она, не желая так быстро сдаваться.
– Я не завтракаю. Давай шевелись!
Он встал и направился в ванную, опасаясь, что официантка займет ее часа на два. Он снимал эту квартиру уже много лет и никогда не приводил к себе женщин. А теперь лишний раз убедился, что был прав и допустил непростительную глупость, притащив к себе эту легкомысленную особу. Встав под горячую воду, он с интересом наблюдал, как быстро краснел огромный шрам, пересекающий его грудь. Память о Вьетнаме. Теперь уже все позади, а когда-то он пережил немало ужасных минут. Это произошло вскоре после того, как был убит президент Кеннеди. Сперва Клэй гордился, что стал одним из первых американцев, оказавшихся во Вьетнаме в разгар борьбы с коммунизмом, однако потом предпочел не упоминать об этих заслугах. Война стала настолько грязной, что гордиться было нечем. Благодаря своему ранению Клэй единственный из всей роты остался в живых. Кроме того, эта рана помогла ему пережить самые трудные годы, в течение которых многие его друзья по Вьетнаму либо спились, либо поубивали друг друга, либо умерли от передозировки наркотиков.
Он выключил воду, тщательно вытерся огромным полотенцем, набросил халат и вышел из ванной, надеясь, что новая знакомая уже оделась и готова покинуть его квартиру. Но не тут-то было. Она, обмотавшись простыней, подкрашивала на кухне губы.
– Яйца будешь? – предложила она.
– Да, я их обожаю, – проворчал Клэй, мучительно вспоминая ее имя.
А потом махнул рукой и пошел одеваться.
– Мне нравится твоя квартира! – крикнула девушка, намекая на готовность к новой встрече. – А еще больше мне нравится твое умение заниматься любовью. Интересно, где ты обучался этому мастерству?
– Во Вьетнаме, – грустно пошутил Манро. – Послушай, у меня мало времени.
– Куда ты спешишь? – Она недоуменно посмотрела на него. – Ведь сейчас еще и семи нет.
– Работа. Одевайся и пошли.
Она обиженно поджала губы.
– А яйца?
– Мне сейчас не до них.
– Но ты же сказал, что любишь их!
– Да, Чентел, – он вспомнил, наконец, ее имя, – но еще я сказал, что никогда не завтракаю, – повысил он голос, с трудом сдерживая раздражение.
– Меня зовут не Чентел, а Чиффон, – поморщилась она.
– Какая разница! – в сердцах воскликнул Манро и посмотрел на часы.
– Значит, эта ночь для тебя ничего не значит? – чуть не расплакалась она.
– Ты что, смеешься надо мной?
– Значит, все, что ты со мной делал, – это просто так, ради забавы? – не унималась она.
– Это не забава, это секс, – отмахнулся он.
– Нет, такие вещи делают только тогда, когда испытывают настоящие чувства!
Он снова поморщился:
