Во-первых, сказала себе Эмили, необходимо заняться делом. А во-вторых, надо перестать обращать внимание на этого темноволосого мужчину, фактически превратившегося в ее тюремщика.
И она вновь занялась правкой десятой главы. Нью-йоркский агент уже нашел издателя для ее следующего произведения, которое просто обречено на успех, как это случается со вторыми книгами, особенно после неплохих критических отзывов на первую.
Время летело незаметно. Но когда Стив, несущий в. руках поднос с завтраком, открыл дверь, Эмили быстро захлопнула папку. Ему совсем ни к чему было знать о ее второй жизни в качестве писателя.
— Пахнет хорошо, — заметила Эмили самым невинным тоном.
— Я приготовил яйца сам, — заявил Стив. — Не хотелось, чтобы Гертруда залила их перечным соусом.
Его смеющийся взгляд заставил ее насторожиться.
— Как прогноз погоды?
— Весь день без изменений. Ветер стихнет примерно к полуночи, снегоочистительные машины будут работать всю ночь, на утро я заказал буксировщик. Аэропорт закрыт до завтрашнего дня, — отчитался Стив.
— Просто замечательно! — раздраженно воскликнула она, борясь с охватившей ее совершенно бесполезной паникой.
— Я собираюсь к своей машине, чтобы взять оттуда вещи Станисласа, — холодно сообщил он. — Полагаю, что вам из них ничего не нужно?
— Нет, — поморщилась Эмили. — Мне не хочется иметь на память акваланг или что-нибудь в этом роде.
Стив поставил поднос на стол. Беда была в том, что его привлекала в ней не только редкостная красота. Гнев, грусть, раздражение, горе — в Эмили ощущалось все это. А теперь добавилось еще и чувство собственного достоинства, не отметить которого было нельзя.
— Принимайтесь за завтрак, — велел Стив. — С комплиментами насчет яиц можете обращаться непосредственно к автору.
Она наконец-то улыбнулась.
— Я настолько голодна, что, будь они жестки как подошва, жалоб не поступит.
Ее улыбка была полна обаяния. И чтобы избежать искушения схватить Эмили в охапку наподобие пещерного человека, Стиву пришлось отвернуться.
— Я принесу чай, — сказал он и вышел из комнаты.
Следующие два часа прошли для Стива не слишком приятно. При виде вещей сына даже на обычно каменном лице Гертруды появились признаки переживания, а Рудолф не скрывал навернувшихся на глаза слез. Против его желания злость Стива на Эмили возродилась с новой силой, хотя, если признаться, частично эта злость была направлена на него самого, за то, что он так легко позволил ей преодолеть свою защиту.
Наконец Левски удалились в свою комнату. Около полудня, устав от чтения, Стив прошел в кухню и приготовил себе и Эмили по несколько не слишком красиво выглядящих, но вполне съедобных сандвичей. Захватив с собой ее долю, он направился в спальню.
Когда это было надо, Стив мог передвигаться очень тихо. Не совсем понимая, зачем ему захотелось застать ее врасплох, он прокрался в комнату. Полностью поглощенная своим занятием Эмили склонилась над столом. Ее сосредоточенности нельзя было не позавидовать, ведь ей вовсе не улыбалось находиться здесь — в этом можно было быть уверенным. В подобной ситуации Луиза наверняка надулась бы на весь белый свет. Эмили же была… стоиком. Да, стоицизм отлично вписывался в перечень черт ее характера.
Она собрала волосы в не слишком аккуратный пучок на макушке, из которого торчал желтый карандаш. Невнятно бормоча что-то себе под нос, Эмили лихорадочно перебирала лежащие на столе листы бумаг.
— В чем трудности? — небрежно спросил Стив.
Она подскочила, уронив несколько листков на пол.
— У вас привычка подкрадываться к людям? — Эмили лихорадочно шарила по столу. — Где, черт побери, мой карандаш?
— В волосах, — спокойно подсказал он.
Эмили нахмурилась.
— Никак не избавлюсь от этой привычки, а люди надо мной смеются. — Ее взгляд упал на тарелку в его руках. — Вы хотите, чтобы я это съела?
Стив опустил глаза. Кружочки помидоров дали сок, листья салата торчали во все стороны. Словом, сандвичи выглядели на редкость неаппетитно.
— Мне нет никакого дела до того, будете вы их есть или нет! При виде вещей Станисласа Рудолф с Гертрудой так расстроились, что было бы наглостью с моей стороны просить кого-нибудь из них приготовить вам обед.
Поднявшись из-за стола, Эмили с гордо поднятой головой подошла к нему.
— Мне очень жаль, что они потеряли сына. Действительно жаль. Но Станислас был ходячим несчастьем… Слишком эгоистичным для того, чтобы быть героем, которым они его считали.
— Но если он узнал, что вы беременны, и сомневался в том, что является отцом ребенка… тогда дело совсем не в этом.
— Станислас прекрасно знал, кто является отцом ребенком. Можете мне поверить.
А почему бы и не поверить ей? Она отнюдь не Луиза, ничего общего.
— Но откуда ему было знать? В мире живет множество мужчин.
— А Рудолф и Гертруда сказали вам, что я спала с большинством из них. — Эмили невесело рассмеялась. — Хотелось бы мне знать, откуда взять на это столько времени.
— Некоторые женщины всегда находят время на то, чем им хочется заниматься, — заметил Стив с оттенком горечи в голосе. Луиза никак не выходила у него из головы.
— Почему вы судите о вещах, в которых ничего не смыслите? — спросила она очень тихо. — Знаете, что я хочу вам сказать? Я ненавижу обобщения ничуть на меньше, чем ложные обвинения. — Склонив голову набок, Эмили окинула его оценивающим взглядом, очень ему не понравившимся. — Странно, но мне казалось, что вы слишком интеллигентны как для того, так и для другого.
В нормальных обстоятельствах Стив подумал бы то же самое.
— Так чей же это все-таки был ребенок, Эмили? — испытывая свою удачу, спросил он.
— Станисласа, разумеется.
Разумеется… Стив поставил тарелку на кофейный столик.
— Я принесу обед в половине седьмого, — пробормотал он и вышел из комнаты.
Для человека, заработавшего свои первые приличные деньги еще в возрасте двадцати трех лет, он вел себя как полный идиот. Настоящий неандерталец.
Вернувшись в кухню, Стив взял свои сандвичи и, устроившись в навевающей уныние гостиной, вновь взялся за книгу. Теперь можно было забыть об Эмили Левски до самого обеда.
Если только удастся…
4
Доев сандвичи, оказавшиеся, несмотря на свой безобразный вид, на удивление вкусными, Эмили энергично потянулась и с раздражением заметила, что оба занятия — и сочинительство, и еда — отняли у нее всего тридцать девять минут. Почему день кажется таким бесконечным? Как ей хотелось бы находиться сейчас в любом другом месте.
Решив вновь заняться делом, она с трудом заставила себя погрузиться в мир воображения. Время тянулось по-прежнему невыносимо медленно. К шести часам Эмили было уже невмоготу выдерживать одиночество этой спальни.
