В камине потрескивали дрова, наполняя воздух приятным запахом горящего дерева, дыма, смолы, а тем временем холодный ветер свистел за окнами, и при каждом порыве вздрагивали ставни. Так уютно было в этот вечер сидеть в столовой. Кто знает, может быть, все это в последний раз?
Кейт глотала слюни, пока лакей сервировал ростбиф зеленым салатом. Еда, дело рук французского повара Джеймса, не шла ни в какое сравнение с тем, что подавали в доме ее мужа. Кейт взяла вилку и нож и с удовольствием приступила к трапезе.
— Как вам работалось сегодня? — поинтересовался Джеймс, отрываясь от ростбифа и поднимая на нее зеленые глаза.
Кейт прикусила губу, очевидно, они начнут с безобидной темы. Что ж, пусть так. Она готова сказать ему, что почти закончила памфлет. О, она не станет хитрить и увиливать, говоря, что сделано еще далеко не все, но она не может не заметить, что, несмотря на все ее клятвенные заверения закончить работу как можно скорее, она позволила себе вздремнуть, когда следовало писать. Опустив глаза, Кейт улыбнулась про себя. Она вздремнула, и ей приснился Джеймс. Нет, ему она об этом не скажет. Ее сердце сжималось от боли. Джеймс принадлежал к тому типу мужчин, в которого она могла бы влюбиться десять лет назад, если бы обстоятельства были иными. Но они не были иными. Однако это не испортило ее дневной сон, верно?
— Очень хорошо, — ответила она, не собираясь вдаваться в подробности. Подцепив кусочек сочной говядины, она отправила его в рот.
— Рад слышать это. — Джеймс улыбнулся. О Господи, если бы только он знал, о чем она думает. Кейт опустила глаза на тарелку и занялась салатом.
Спустя два часа, когда с обедом было покончено, Кейт встала, собираясь уйти к себе. Им удалось провести целый вечер вместе, но ей так и не хватило смелости спросить Джеймса о той злополучной фразе. А сейчас пришло время оставить его. Для нее это был всегда самый грустный момент вечера. Джеймс обычно отправлялся в свой кабинет, где его ждали книги или работа, а Кейт шла к себе и садилась за письменный стол, чтобы хоть как-то отвлечься от грустных мыслей. Чтобы забыть, как она одинока, и вернуться к реальности.
— Спасибо за еще один приятный вечер, — с робкой улыбкой проговорила она, направляясь к дверям.
— Кейт! — Тон его голоса остановил ее. В нем прозвучало что-то новое.
— Да? — Она повернулась.
— Не хотели бы вы пройти ко мне в кабинет и выпить со мною?
— Я… не хотела бы? О, конечно, почему бы и нет? — улыбаясь, воскликнула Кейт.
Он протянул ей руку, и она взяла ее, счастливая, что может освободиться от своих мыслей хотя бы на один вечер.
Они спустились в холл, обсуждая достоинства недавнего обеда и выясняя, какое блюдо понравилось им больше всего. Джеймс остановился перед дверью кабинета и толкнул ее. Дверь открылась, галантно поклонившись, он предложил Кейт войти.
— Миледи.
— Благодарю вас, милорд, — проговорила она, смеясь.
В комнате царил полумрак. Подсвечник со свечами стоял на дальнем конце письменного стола. Джеймс предложил Кейт устроиться на софе, а сам подошел к бару и наполнил два бокала мадерой. Вернувшись к софе, он сел рядом и протянул бокал Кейт.
— Спасибо, — улыбнулась она, беря бокал из его сильной теплой руки. — Даже не помню, когда я в последний раз пила мадеру.
— Я тоже, — подмигнул ей Джеймс.
Она сделал долгий глоток и, закрыв глаза, наслаждалась дивным вкусом. Мадера. Прекрасное португальское вино, столь популярное в период войны с Францией, когда прекратились поставки французских вин. Кейт смаковала тонкий вкус. Кто знает, очень может быть, что она пьет это вино в последний раз. Нет! Все внутри ее восстало при этой мысли. Нет! Жить. Жить. Жить. Слово рефреном звучало в ее голове. И вместе с тем навело на грустные мысли. Городской дом Джеймса мог преспокойно стоять, если бы не ее стремление жить, жить, жить.
Джеймс шумно выдохнул.
— Я не хочу, чтобы вы беспокоились… о вашем деле…
— Беспокоилась? — Ее ресницы вспорхнули вверх.
— Когда Абернети был здесь, я заметил, что вы расстроились. Поверьте, Хортон — лучший из всех, кого могли предложить на Боу-стрит. Он докопается до правды.
Она сделала очередной глоток.
— Я хотела бы, чтобы это успокоило вас.
— Я знаю, как это трудно, Кейт.
Их взгляды встретились.
— Даже если он найдет преступника, Абернети придется доказать его вину.
— Разумеется, он сделает это. — Для пущей убедительности Джеймс кивнул.
— Откуда такая уверенность?
— Я уверен, и все.
— Спасибо, Джеймс, что вы верите мне. — Она протянула руку и осторожно тронула его за рукав. — Вы не представляете, что это значит для меня.
— Не стоит.
И сейчас как раз подходящий момент, чтобы спросить Джеймса о его заявлении. Она встретила его взгляд. И открыла рот. Но волнение вновь подвело ее. Может быть, потому, что на самом деле она не хотела знать? Кейт задрожала и отвела глаза. Ее взгляд остановился на портрете, висевшем над камином. Она не хотела бы в этот вечер возвращаться к обсуждению своего дела. Кураж. Кураж. Кураж. Эти слова стали ее любимыми. Она повторяла их снова и снова, а теперь? Трусиха. Она так и не решилась задать вопрос и сменила тему.
— Кто этот человек на портрете? — спросила она.
— Мой отец.
Кейт внимательно рассматривала портрет, вспоминая слова миссис Хартсмид, которыми она описывала этого человека. Без сомнения, он был красив, но вместе с тем в нем присутствовало некое недовольство и холодность. Он был из того сорта людей, которые действительно могут подвергать наказанию маленького мальчика за кляксы в школьных тетрадях. Это чувствовалось во взгляде темных глаз и в хмуром выражении лица.
— Когда он… умер? — спросила она не очень уверенно.
— Десять лет назад, — бесстрастно ответил Джеймс.
— Как раз, когда я вышла замуж, — пробормотала Кейт, поднося бокал к губам.
— Видимо, так.
— Вы были очень молоды, когда унаследовали титул, — заметила она.
— Да.
— Вы очень переживали, когда умер отец? — Гмм. Она поморщилась. Зачем она задала этот вопрос? Кейт ущипнула себя за руку. Глупый вопрос. — Простите, Джеймс, — продолжала она. — Как могло быть иначе? Я просто думаю…
— Нет, — тихо отозвался он. — Странно, но я только что понял, что вы — единственный человек в мире, кому я могу признаться в этом.
— Что вы хотите сказать? — Ее рот удивленно приоткрылся.
— Вы знаете, что чувствует человек, когда обязан носить траур по кому-то, к кому не испытывает соответствующих чувств. А следовательно, и не ощущает такой потребности.
— Ваш отец плохо относился к вам? — спросила она, крутя в ладонях бокал с вином.
