Все было очень просто. Криппс, по-видимому, сам подготовил встречу с Мироненко, чтобы лично убедиться в его искренности. Дом в Шенеберге, который был для этого выбран, уже использовался несколько раз для аналогичных целей, и считался одним из надежнейших явочных мест. Но прошлым вечером обнаружилось, что это не так. Очевидно, кэгэбэшники следили за Мироненко до самого дома, а затем попытались сорвать встречу. То, что произошло дальше, не оставило свидетелей: оба человека из сопровождения Криппса – один из них, Оделл, был старым сослуживцем Балларда – убиты, сам Криппс в коме.
– А что с Мироненко? – спросил Баллард.
– Наверное, его забрали домой, на родину, – Саклинг пожал плечами.
Баллард уловил фальшивую ноту.
– Я тронут, что ты держишь меня в курсе событий, – сказал он. – Но зачем?
– Ведь вы с Оделлом были друзьями, не так ли? Без Криппса их у тебя остается совсем немного.
– Так ли?
– Не хочу тебя обидеть, – быстро заговорил Саклинг, – но у тебя репутация диссидента.
– Объясни.
– Здесь нечего объяснять. Я просто подумал, что тебе следует знать, что произошло. Я сейчас сам рискую головой.
– Валяй, – сказал Баллард. Он остановился. Саклинг прошел еще несколько шагов и повернулся к Балларду: тот стоял, усмехаясь.
– Кто тебя подослал?
– Никто, – ответил Саклинг.
– Кто-то большой мастер распространять придворные сплетни. Я почти поддался. Ты очень убедителен.
На тощем лице Саклинга хорошо был заметен нервный тик.
– В чем меня подозревают? Они что, считают, что я спелся с Мироненко? Не думаю, что они настолько глупы.
Саклинг горестно покачал головой, как врач при виде неизлечимого больного:
– Тебе нравится плодить врагов?
– Такова профессия. Я не перестану спать из-за этого, не надейся.
– Грядут большие перемены, – сказал Саклинг. – Уверен, что скоро ты получишь ответы на все вопросы.
– Засунь свои ответы себе в задницу, – ответил Баллард очень ласково. – Надеюсь, придет время, и я смогу поставить правильные вопросы.
* * *
То, что к нему подослали Саклинга, давало неприятный осадок. Они хотели проверить его, но в чем? Неужели они всерьез считают, что он вступил в сговор с Мироненко, или, тем паче, с КГБ? Он подавил негодование: оно замутняло мозги, а ему требовался ясный рассудок, чтобы правильно разобраться в происходящем. В одном Саклинг был совершенно прав: у него были враги, и без прикрытия Криппса он оказывался уязвим. В таких обстоятельствах можно было придерживаться двух тактик. Можно вернуться в Лондон и там лечь на дно, а можно остаться в Берлине и ждать, каков будет их следующий маневр. Он остановился на втором. Игра в прятки быстро надоела бы ему.
Сворачивая с Северной на Лейбницштрассе, он заметил в витрине магазина отражение какого-то человека в сером пальто. Он видел его только мельком, но лицо человека показалось ему знакомым. Послали за ним хвост? Он резко обернулся и пристально посмотрел на неизвестного. Тот, кажется, засуетился и отвел глаза. Может, только показалось, а может, нет. Впрочем, какая разница, подумал Баллард. Пусть следят за ним, сколько влезет – ему нечего было скрывать, – уж если таковы условия этой идиотской игры.
* * *
Странное ощущение счастья посетило Сергея Мироненко: ощущение, которое возникло без видимой причины и переполнило его сердце.
Ведь еще вчера состояние казалось невыносимым. Боли в руках и голове и позвоночнике непрерывно усиливались, а теперь к ним присоединилась еще чесотка, такая нестерпимая, что он вынужден был срезать свои ногти до мяса, чтобы не нанести себе серьезных увечий. Его тело – он чувствовал – восстало против него. Это как раз то, что он пытался объяснить Балларду: что он отторгнут от себя самого, и боится, как бы его не разорвало на части. Но сегодня страх исчез.
Страх, но не боли. Они, пожалуй, стали еще сильнее. Связки и сухожилия казались растянутыми сверх положенного природой предела: суставы распухли от притока крови, и вся кожа на них была в синяках. Но исчезло предчувствие надвигающегося катаклизма, и его место заняло дремотное успокоение.
Когда он пытался восстановить в памяти цепь событий, которые привели его к такой перемене, происходило что-то странное. Ему предложили встретиться с начальником Балларда: это он помнил. Пошел он туда или нет – не помнил. Ночь была сплошным слепым пятном.
Баллард, наверное, знает, что к чему, думал он. С самого начала англичанин понравился ему и вызвал доверие, и ощущение, что несмотря на многие различия они скорее похожи, чем нет. Положись Мироненко на свой инстинкт, он, безусловно, разыщет Балларда. Англичанин, конечно, удивится; сначала даже рассердится. Но ведь эта маленькая вольность будет ему прощена, когда он поведает Балларду о своем нежданном счастье?
* * *
Баллард обедал поздно, а пил вообще до ночи, всегда в одном и том же баре «Кольцо», где собирались голубые, и в который его впервые привел Оделл почти два десятка лет назад. Без сомнения, Оделл выбрал это место чтобы опробовать на неотесанном коллеге свою софистику насчет декаданса Берлина, но Баллард, хотя никогда не испытывал какого-либо сексуального интереса к постоянным клиентам «Кольца», сразу почувствовал себя здесь как дома. Его нейтралитет уважали; никто к нему не приставал. Он просто пил и смотрел, как изголяются голубые.
Сегодня это место напомнило ему Оделла, чье имя теперь будет избегаться в разговоре из-за его причастности к делу Мироненко. Баллард уже видел, как это делается. История не прощает провалов, разве что столь скандальных, что в них есть какой-то блеск. Для Оделлов всего мира – честолюбивых людей, обнаруживших вдруг себя в западне по причине собственной же ошибки – для таких людей не будут отчеканены медали или сложены песни. Только забвение.
От этих раздумий он впал в меланхолию, и пил много, чтобы поддерживать свои мысли легкими, но когда вышел на улицу – в два часа ночи – его депрессия лишь немного притупилась. Добрые берлинские бюргеры уже давно спали: завтра начнется новый рабочий день. Только Курфюрстендамм подавала признаки жизни шумом дорожного движения. Туда он и направился, не думая ни о чем.
Позади него раздался смех: молодой человек – разодетый, как звезда экрана, – шагал неверной походкой в обнимку со своим неулыбчивым спутником. В голубом Баллард узнал одного из завсегдатаев бара: клиент, судя по его простому костюму, был провинциалом, приехавшим утолить охоту до мальчиков, одетых девочками, за спиной своей благоверной. Баллард ускорил шаг. Голубой заливался искусственно-тоненьким смехом, и это действовало ему на нервы.
Он услышал, как рядом кто-то пробежал: краем глаза уловил скользнувшую тень. Наверное, это его хвост. Хотя алкоголь и притуманил ему мозги, он почувствовал какую-то тревогу, но не мог понять, откуда она исходит. Он шел дальше: состояние тревоги не оставляло его.
