— Вы не передумали? — наконец спрашивает он.
— О, нет.
— А как у вас со здоровьем? Без врачей обойдетесь?
— Конечно. Со мной все в порядке, я просто состарился. Полагаю, со временем и эта проблема решится.
— А как быть с вашими родственниками?
Я отхлебываю еще глоток виски, закручиваю почти пустой стакан между ладонями и осушаю его.
— Отправлю им открытку.
Взглянув на него, я понимаю, что ляпнул не то.
— Ну, что вы. Я их люблю и знаю, что они тоже меня любят. Но я перестал быть частью их жизни. Так, вишу у них на шее. Потому-то мне и пришлось сегодня топать сюда самому. Обо мне просто забыли.
Чарли хмурит брови. Явно сомневается.
Не видя иного выхода, я продолжаю:
— Мне девяносто три. Терять уже нечего. Заботиться о себе я могу и сам. Кое в чем, конечно, помощь мне нужна, но в целом я справляюсь. — Я чувствую, как глаза мои наполняются слезами, и пытаюсь придать своему одряхлевшему лицу хоть сколь-нибудь волевое выражение. Я не нюня, боже упаси. — Возьмите меня с собой. Я буду продавать билеты. Расс молод, он может делать что угодно. Дайте эту работу мне. Я до сих пор неплохо считаю и обещаю не обсчитывать зрителей. Ведь вашему цирку ни к чему «грязные» деньги, верно?
Взор Чарли затуманивается. Вот ей-богу.
Так что я продолжаю ковать железо, пока горячо.
— Если меня поймают — что ж, значит, поймают. А если нет, то в конце сезона я позвоню им и вернусь. А если со мной что-то случится, позвоните им сами — и они меня заберут. Чем плохо.
Чарли глядит на меня в упор. Я никогда и ни у кого не видел столь серьезного выражения лица.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть — что-то он не отвечает — семь, восемь, девять — неужели он отправит меня обратно, впрочем, имеет право, он ведь меня совсем не знает — десять, одиннадцать, двенадцать…
— Ладно, — говорит он.
— Ладно?
— Ладно. Пусть вам будет о чем порассказать внукам. Или правнукам. Или даже праправнукам.
Я аж фыркаю от радости. Чарли моргает и наливает мне еще порцию виски. А подумав, наклоняет бутылку снова. Но я перехватываю ее горлышко:
— Не стоит. Не хочу надраться и сломать бедро.
И принимаюсь хохотать во весь голос, ведь это так безрассудно и так прекрасно, и к тому же иначе я бы непременно впал в совершенно неуместное хихиканье. Кому какая разница, что мне девяносто три? Пусть я старая развалина, но если меня берут, а моя нечистая совесть им не помеха, почему бы мне, черт возьми, не сбежать с цирком?
Чарли не соврал копу. Почему я не дома? Мой дом здесь.
ОТ АВТОРА
Замысел этой книги возник у меня неожиданно. В начале 2003 года я собирала материал совсем для другой книги, как вдруг в «Чикаго Трибьюн» появилась статья об Эдварде Дж. Келти — фотографе, который в 1920-1930-х годах объездил всю Америку с передвижными цирками. В статье меня больше всего впечатлила фотография, и я даже купила два альбома фотографий старых цирков: «Туда и ступай: Фотографии Эдварда Дж. Келти» и «Странные, сумасбродные, сказочные: Американский цирк глазами Ф. У. Елейзера». Пролистывая их, я попалась. Бросила книгу, которую собиралась писать, и с головой окунулась в мир передвижных цирков.
Начала я с того, что получила список книг, которые стоило прочесть, у архивиста «Мира Цирка» в Барабу, штат Висконсин — именно там проводил зиму цирк братьев Ринглингов. Многие из этих книг уже давно разошлись, но мне удалось найти их у букинистов. А через пару недель я вылетела в Сарасоту, штат Флорида, где находится цирковой музей Ринглингов: там как раз случилась распродажа дубликатов редких книг из коллекции музея. Когда я вернулась, в кошельке у меня недоставало пары сотен долларов, но зато книг я привезла столько, что сама не могла поднять.
Еще четыре с половиной месяца я провела, приобретая знания, необходимые для того, чтобы воздать должное избранной мною теме. Мне пришлось проделать еще три путешествия: я вновь съездила в Сарасоту, побывала в «Мире Цирка» в Барабу и выбралась на выходные в канзасский городской зоопарк вместе с бывшим слоноводом, который учил меня слоновьему языку тела и рассказывал о поведении этих животных.
История американского цирка столь богата, что множество самых необычайных событий, нашедших отражение в моем романе, я заимствовала либо из рассказов о реальных событиях, либо из анекдотов (а в истории цирка граница между теми и другими весьма размыта). Это байки и о бегемоте в формалине, и о приболевшей четырехсотфунтовой толстухе, которую во время парада возили по городу в клетке для слона, и о слонихе, которая постоянно вытаскивала из земли кол и воровала лимонад, и еще об одном слоне, сбежавшем и пойманном в чужом огороде, истории о льве и мойщике посуды, втиснувшихся под одну и ту же раковину, о главном управляющем, которого прикончили и закатали в шатер, и многие-многие другие. Кроме того, я включила в роман ужасные, но самые что ни на есть реальные трагические события, связанные с ямайским имбирным параличом
[29]
, в период с 1930 по 1933 год унесшим жизни не менее ста тысяч американцев.
А еще мне хотелось бы привлечь внимание читателя к двум цирковым слонихам давних времен, и не только потому, что их история послужила дая меня источником ключевых сюжетных моментов, но и потому, что эти старушки заслужили, чтобы о них помнили.
В 1903 году слониха Топси убила дрессировщика, скормившего ей зажженную сигарету. В те поры цирковым слонам прощали одно-два убийства, коль скоро они не трогали зрителей, но на счету Топси это было третье. Владельцы Топси, которую показывали тогда в луна-парке Кони-Айленда, решили превратить ее казнь в публичное шоу, но объявление о том, что они собираются прибегнуть к казни через повешение, вызвало волну недовольства: в конце концов, разве не было это наказание слишком жестоким? Не лишенные находчивости владельцы Топси обратились к Томасу Эдисону. Эдисон годами «доказывал» опасность открытого его конкурентом Джорджем Вестингаузом переменного тока, время от времени публично казня электрическим током бродячих собак и кошек, а то и корову или лошадь. Но слон — это было что-то новенькое. Эдисон принял вызов. А поскольку электрический стул к тому времени стал официальным способом казни в Нью-Йорке вместо гильотины, общественные протесты прекратились.
Поговаривают, что Топси накормили морковкой с цианистым калием не то во время предыдущей, неудавшейся попытки казни, не то прямо перед казнью электрическим током, но факт остается фактом — Эдисон принес кинокамеру, надел на Топси сандалии с медной обшивкой и пропустил через нее ток напряжением в шестьдесят шесть тысяч вольт на глазах у пятнадцати тысяч зрителей, убив ее за десять секунд. Эдисон, убежденный, что этот трюк окончательно и бесповоротно дискредитировал переменный ток, еще долго показывал снятый во время казни фильм по всей стране.
