Питер молчал: как бы хотелось сказать Валери что-нибудь приятное…
— Это невозможно! — воскликнула Валери.
— Но это так. Говорю тебе, все уже решено.
Решено?
— Я, наверное… А что, если… Я не знаю, как…
В голове у Валери все путалось, бессвязные слова вылетали сами собой, разум отчаянно искал возможность разорвать нежданную связь с Генри.
— И что же нам делать? — произнесла наконец Валери, прислонясь спиной к сосне.
Питер прошелся взад-вперед около нее, его лицо мятежно потемнело.
— Ты хочешь за него замуж? — спросил он наконец, останавливаясь.
— Знаешь же, что не хочу.
— Знаю ли? Знаем ли мы с тобой друг друга? Ведь все было так давно. Я очень изменился, я уже не тот, что прежде.
— Ты совершенно тот же, — уверенно возразила Валери. — Мы оба прежние.
Она понимала, что глупо позволять столь сильному чувству созреть столь быстро… Но так уж получилось. Ей казалось совершенно естественным быть рядом с Питером. Валери взяла его руку и крепко сжала.
Лицо Питера смягчилось.
— Ладно, тогда… тогда у нас только один выход, — сказал он, глядя вдаль, на серебристые торфяники почти у самого горизонта.
Валери смотрела на него и ждала продолжения. Она выглядела спокойной, но ее ум бешено работал, перебирая возможности.
— Я имею в виду побег, — пояснил Питер, когда в голове у Валери возникла та же самая мысль, но еще не успела как следует оформиться. Он подступил к девушке и теперь почти касался лбом ее лба. — Ты могла бы сбежать вместе со мной, — повторил он, на этот раз улыбаясь, широко и в то же время мрачно, как умел только он один.
Улыбка Питера как будто говорила о том, что он готов совершить любой поступок, совершенно не интересуясь последствиями. Валери очень хотелось стать частью его независимого, невозмутимого мира.
— И куда мы направимся?
Губы Питера коснулись ее уха.
— Куда только пожелаешь, — ответил он. — К морю, в большой город, в горы…
Куда угодно. Вместе с ним.
Питер чуть отодвинулся и всмотрелся в ее лицо.
— Ты боишься.
— Нет, не боюсь.
— Но готова ли ты бросить дом? Оставить родных? Всю свою прежнюю жизнь?
— Думаю, да… Что угодно, лишь бы с тобой, — услышала Валери собственный голос и поняла, что говорит чистую правду.
— Что угодно?
Валери только притворилась на миг, будто задумалась. На самом деле она уже решила окончательно.
— Да… — едва слышно произнесла она.
— Да?
— Да.
Питер помолчал, впитывая ее ответ.
Донеслось фырканье лошади, потом скрип тележных колес, но они не прислушивались к посторонним звукам, сосредоточась друг на друге. Вокруг словно никого не было. Казалось, сама судьба подталкивает их.
— Если мы действительно хотим это сделать, надо уходить прямо сейчас, — сказала Валери, словно прочитав мысли Питера.
— Да, у нас будет в запасе полдня, пока кто-нибудь не сообразит, что мы сбежали, — согласился Питер, дерзко улыбаясь.
— Ну так пошли!
— Я тебя увезу!
Он взял ее за руку и увлек туда, где стояла в ожидании запряженная в телегу лошадь. Валери бросила бадейку, и вода выплеснулась на землю.
«У нас с Питером будет свой дом, и фруктовый сад, и рядом речка, чтобы вместе купаться. А в полдень над домом будет висеть солнце, а по вечерам будут петь птицы…»
Чем быстрее она бежала, тем ярче становилась эта картина.
Валери ощущала себя бесконечно свободной и невесомой, как будто она вдруг стала пушинкой одуванчика, плывшей в потоках воздуха.
* * *
Тихий, спокойный Клод всегда замечал то, чего не замечали другие. Он видел, что ветви деревьев трепещут на ветру, как крылья, что пшеница колышется, словно морские волны… Он видел то, что скрывалось в тенях, и то, что таилось за тенями.
Клод серьезно относился к тайнам и пытался их разгадать. Вот только мир слишком щедр на чудеса и диковины — жизни не хватит, чтобы познать хотя бы малую их толику. Юноша прямотаки заставлял себя не вникать во все подряд. Однако сосредоточить внимание на чем-то одном было чрезвычайно трудно — потому что все остальное тоже требовало к себе внимания.
Клод нес мешок из сыромятной кожи, в который собирал те ягоды и цветы, чьи краски считал особенно восхитительными. Он умел не только замечать, но и мастерить.
Сегодня он соорудил высоченное пугало, увенчав его широкой старой шляпой. Костяком послужил тонкий крест из туго связанных пучков сена, а голову Клод изготовил из снопика пшеницы. Юноша обошел вокруг своего творения, похлопывая его, ожидая ответа, пробуждая к жизни. Клод глубоко верил в волшебство и себя считал волшебником.
Он достал из кармана самодельные карты Таро. Вместо красок сгодились добытые на кухне темный уксус и вино, свекольный сок и морковные выжимки. Однажды в селе побывал коробейник с картами Таро; Клод хорошенько их рассмотрел и запомнил, а потом сделал такие же себе. Несмотря на бедную палитру, удались они на славу, и каждая казалась оконцем в чужой, таинственный мир. Клод извлек одну из-за головы чучела; он любил фокусы и не упускал возможности потренироваться.
Юноша спохватился: надо же, так увлекся, что напрочь забыл о времени, а меж тем тусклое утро уже сменилось ярким светом разгорающегося дня. Он побрел к дому, на ходу тасуя колоду.
Вдруг из нее выпала луна и закувыркалась на ветру. Клод погнался за беглянкой, щурясь от яркого солнца, и вскоре очутился возле поля.
Пшеница здесь была примята и испачкана кровью.
Клод уловил в подвижном воздухе нечто особенное, вроде вкуса или запаха недавно посетившего это место зла. А еще он понял, что опоздал.
Он робко последовал за картой, приближаясь к чему-то ужасному. Шаг, еще шаг… идти все страшнее и страшнее… Клод пошатнулся и замер.
То, что он увидел, было чудовищным. Истерзанная плоть, грязный подол желтого платья… Карта Таро лежала картинкой вверх возле неподвижной руки.
Клод несколько мгновений смотрел на нее, окаменев от ужаса, а потом помчался к селу, спотыкаясь о торчавшие из земли корни и камни. Забытое чучело покачивало на ветру головой, видя все и не видя ничего.
* * *
Забираясь на телегу, Валери остро ощущала свободу, наполнившую ее тело. Она как будто оставалась видимой, но незаметной, подобно цветку, затаившемуся в высокой траве.
Весь мир принадлежал ей, и вокруг сияла красота. Красота была в спутанных волосах Питера, в шершавом борту телеги под ладонями, в блеске замасленных кожаных вожжей под солнцем.
