Все уже не так.
Люси ушла навсегда. Валери чувствовала это, чувствовала отсутствие красоты рядом с собой. Но она знала, конечно, что теперь Люси свободна от их чердака, от их села, от их королевства, от целого мира. Она теперь как бы везде и нигде.
— Я ее сестра, — пробормотала Валери, опускаясь на кушетку. — Я должна быть с ней.
— Тебе не в чем винить себя, — возразила бабушка, опуская на стол тарелку с овощным рагу, и наклонилась, чтобы посыпать его смесью молотых сушеных трав. Травы были горькими, как будто вовсе не предназначались для еды. — И моя бабушка в таком случае сказала бы: «Сначала поешь…»
— …А потом думай, — закончила за нее Валери, потому что слышала это уже много раз.
Бабушка улыбнулась. Валери этого не заметила.
— Тебе все еще холодно?
Валери вдруг поняла, что действительно до сих пор не отогрелась.
Бабушка молча вышла из комнаты. Валери смотрела в окно, как под порывами ветра облепленные снегом ветки схлестываются друг с другом. Бабушка вернулась, подошла к Валери сзади и набросила что-то ей на плечи.
— А теперь?
Валери оглядела себя. И ахнула от восхищения.
— Бабушка…
Валери никогда не видела подобного. Это был красный цвет, как будто явившийся из каких-то дальних стран, из мечты, из-за океана; красный цвет, какого и быть не могло в Даггорхорне; красный цвет, вообще не принадлежавший этому миру.
— Я приготовила этот плащ к твоей свадьбе.
Валери посмотрела на свой браслет.
— Что-то я не чувствую радости. Наоборот, такое ощущение, будто меня продали в рабство.
Слова Питера все еще звучали в мозгу Валери, но она не стала посвящать бабушку в свою тайну. Она прекрасно знала, что ее родители категорически против Питера. Ну а что, если он сумеет отомстить за смерть Люси? Если вернется, убив Волка? Ведь тогда селяне должны будут Питера вознаградить… Она тут же вернулась с небес на землю. Не стоит предаваться пустым мечтам.
— Есть кто-то еще, я угадала? — тихо спросила бабушка, наклоняясь к ней.
— Был кто-то еще, — медленно ответила Валери. — Но может быть, уже и нет.
Бабушка понимающе кивнула.
— Я просто поверить не могу, что он так легко отказался от меня.
Бабушка глотнула чая.
— Возможно, за этим что-то кроется?
Валери вздохнула, стараясь прогнать ненужные мысли.
— Возможно. Только мне противно думать об этом сейчас, когда Люси умерла.
— Как бы мне хотелось, чтобы ты последовала зову сердца, — сказала наконец пожилая женщина.
И Валери показалось, что в глазах бабушки всплеснулся гнев.
— На это я почти не надеюсь. — Девушка помрачнела. — Маму заботят только деньги, а отец всегда слишком пьян, чтобы замечать хоть половину происходящего рядом с ним.
Бабушкины губы тронула улыбка.
— Ты, Валери, из тех, кто никогда не пытается смягчить свои слова.
Некоторое время они молча пили чай, обдумывая то, что было произнесено с такой легкостью, но имело тяжелый смысл. Колокольчики, висевшие перед входом в дом, позвякивали на ветру.
— Когда я была молодой, — заговорила наконец бабушка, и ее добрый голос немного успокоил Валери, — Волк обычно нападал на целые семьи. И уносил свою добычу в дикую чащу.
— Как же ему это удавалось? — спросила Валери, думая о бумажках, которые держала в руке Люси.
— Никто не знает.
— Но ведь убийства прекратились, когда вы начали отдавать животных, чтобы умилостивить Волка, — сказала Валери.
Чашка с чаем в ее руках была тяжела и горяча.
— Да, но этому предшествовала череда лютых расправ. Тогда-то мы придумали звонить в колокол. Четыре удара звучали ежемесячно. — Бабушка опустила глаза, наполнившиеся слезами. — Я-то думала, те ужасные дни никогда не вернутся.
И Валери вспомнила свое далекое детство, когда она еще не понимала, почему звенит колокол.
…Нам тогда было лет по пять или шесть. Я стояла на краю сельской площади, ожидая Питера. Но его все не было. И вдруг…
— Эй, береги голову!
Я посмотрела вверх. Питер забрался на колокольню.
Рассердившись оттого, что он додумался до такого раньше меня, я тоже полезла наверх и не позволила мне помочь. Мы были так похожи… До того маленькие, что легко забрались под колокол. У нас был собственный мирок, один на двоих. В нем не существовало никаких правил и законов. В тени медной чаши Питер сказал:
— Давай звони!
— Просто взять и ударить?
— Похоронный звон по Волку. Четыре раза. Бум-бум-бум-бум!
Питер всегда пробуждал во мне и самое хорошее, и самое дурное.
Я схватилась за веревку, привязанную к языку колокола, и дернула изо всех сил.
Бум! Бум! Бум! Бум!
От этого звона в селе мгновенно воцарился хаос. Мужчины с перекошенными лицами подгоняли обезумевших женщин, а те судорожно пересчитывали детей, таща их к таверне.
Мы с Питером, услышав шум, выбрались из-под колокола. И кто-то нас заметил.
— Это дочка дровосека!
Я заметила свою побледневшую мать, она смотрела на меня снизу. А потом страх на ее лице сменился яростью. Родители увели меня домой, но прежде резко оттолкнули Питера, и он упал в пыль на опустевшей площади. Люди вернулись к своим делам.
Да, теперь все стало иначе. Валери опустилась на колени рядом с бабушкой и прижалась лицом к ее коленям.
Они и не заметили, как наступила полночь.
Валери задремала, но вздрогнула, заслышав какие-то звуки. Мерное тук-тук-тук… Оказалось, что это всего лишь вода капает с мокрой тряпки, висевшей на крючке. Валери глубоко вздохнула.
Бабушка видела, что Валери не может по-настоящему заснуть. Она знала, что ночь — это такое время, когда самые темные мысли впиваются в людей, как тугие веревки.
— Выпей это, милая.
— Моя сестра мертва… — пробормотала Валери, пытаясь сделать глоток.
— Я понимаю, дорогая. Выпей еще немножко.
Чайник был старым, он придавал напитку железный привкус.
Валери почувствовала, как тяжелеют ее сухие веки, и смежила их. Она думала о Люси и пыталась представить ее себе — светлый силуэт, дожидающийся впереди на темной тропе…
— Волк ее убил…
Но она не договорила, потому что навалился сон, подобный смерти.
12
Внутри горы вся та хмельная храбрость, что охватила мужчин в таверне, быстро сошла на нет, и они тревожно притихли.
