Когда Валери услышала удаляющиеся шаги Питера, она бросилась к окну и прижалась лицом к стеклу в свинцовом переплете. И вдруг заметила Что-то, торчащее из заднего кармана штанов!
Нож!
Питер тогда украл где-то нож. Нам было по семь лет, и мы поймали в капкан кролика. Мы с другом мрачно переглянулись, и я никогда не забуду его взгляда. Нас обоих охватило дикое возбуждение, словно мы были волчатами, готовыми впервые в жизни загрызть жертву…
Из горла кролика брызнула кровь… Красный ручеек на снежно-белой шкурке был слишком слабым, не смертельным… Я воткнула нож недостаточно глубоко. Может, мне не хотелось убивать или, наоборот, я желала продлить его мучения? Я никогда не пыталась ответить на этот вопрос.
И кто из нас подтолкнул другого к убийству — Питер или я?
Волк знал, что я уже убивала.
Волк. Питер.
Но разве такое может быть?
Ее страхи находили подтверждение. И все же…
В дымоходе взвыл ветер, и Валери, отвлекшись от своих мыслей, увидела, как бабушка склоняется над стонущей Сьюзет, меняя повязку. Неверный свет исказил тень пожилой женщины, и на стене затанцевал уродливый до жути силуэт. Валери шагнула вперед — и обмерла, увидев ужасные следы когтей на лице матери… А потом посмотрела на ногти бабушки. Почему она никогда не замечала, какие эти ногти длинные… и как они похожи на когти?
Рука Валери сама собой потянулась к лежавшему на тумбочке ножу с рукояткой из лосиного рога. В следующую секунду нож скрылся в рукаве Валери.
Что-то впилось в ее ногу, и у Валери едва не разорвалось сердце. Но это были всего лишь пальцы ее несчастной матери, вспомнившей то мгновение, когда Волк распорол ее лицо острыми как бритвы когтями.
— Не оставляй меня одну… — дрожащим голосом пролепетала Сьюзет.
Сезар уже почти стер кровь с ее лица влажной тряпицей, и девушка теперь отчетливо видела багровые полосы, делавшие щеки матери похожими на морские раковины. Ее хрупкая и нежная красота погибла. Остаток своего века Сьюзет проживет уродом.
Еще доля дюйма, и она лишилась бы глаза. Волк не задел его случайно или намеренно?
Бедная женщина обеими руками поднесла ко рту снотворный чай. Бабушка помогала ей удержать кружку, и Сьюзет сделала глоток. «Странно, — подумала, наблюдая, Валери, — почему мне не приходило в голову, что по сути бабушкин сонный чай — это легкий яд? Яд, делающий человека беспомощным».
Веки Сьюзет дрогнули, потом опустились.
— Отдохни, милая, — произнесла бабушка таким голосом, словно напевала колыбельную.
Она махнула рукой, веля Валери отойти от кровати.
Никто не занимался домашними делами после смерти Люси, и в большой миске осталось гнить с полдюжины слив. Пустые кружки и грязные тарелки громоздились в раковине.
Бабушка дала Валери краюху, а потом принялась за уборку. Хлеб был только что из печи, но девушка даже не почувствовала вкуса. Все же она съела хлеб до последней крошки. Кусала, жевала, глотала…
— Что-то с тобой не так, милая. Что случилось? Не хочешь рассказать?
«Почему она спрашивает? Зачем пытается расколоть внучку, словно неподатливый грецкий орех? Ведь она и так знает все мои секреты!»
Валери всмотрелась в бабушку. В ее глаза. Темно-карие. Горящие. Требующие ответа.
— Волк. Он со мной говорил.
На лице бабушки отразилось недоверие.
— И ты понимала?
Она прислонилась к кухонному столу, и ее рука искала что-то за спиной, тайком…
— Так же легко, как понимаю тебя. — Валери услышала в собственном голосе дерзость, вызов…
Пальцы бабушки наконец нащупали то, что искали, — ножницы.
А пальцы Валери сжали в рукаве костяную рукоятку ножа.
Они стояли лицом к лицу, а вокруг висело тяжелое, удушающее молчание.
— Кому ты успела рассказать? — Лицо бабушки кривилось, рот как будто съехал на сторону.
— Никому, кроме Роксаны. А она будет молчать. Она даже со мной не станет об этом говорить.
— Значит, он решил не убивать тебя…
Слыша, как изменился бабушкин голос, Валери вдруг преисполнилась уверенности. Это не мать. Это не Питер. Это бабушка. Точно!
Волк находился прямо здесь, в этой комнате. В теле ее бабушки.
— Ведь он мог без труда это сделать, — напомнила бабушка неживым тоном.
— Видно, хотел, чтобы я осталась жива.
Валери показалось, что в комнате совсем нет воздуха. Боясь лишиться чувств, она приблизилась к окну и распахнула створки.
В дом потекли пурпурные сумерки вместе с ветерком, несущим запах хвои, — и все сразу изменилось. Обе женщины внезапно поняли, что ошибались. Бабушкины пальцы за спиной выпустили ножницы и переместились на фартук — как будто пытались стереть с себя вину. Валери тоже устыдилась; как могла она усомниться в той, кого всегда любила?
Обе успокоились.
— Валери, но почему именно ты?
— Не знаю. Волк сказал, что, если не пойду с ним, он убьет всех, кого я люблю. И уже убил Люси.
От напряжения болела шея, и Валери прижала голову к плечу бабушки, как делала это прежде. Тотчас что-то щелкнуло в позвоночнике, становясь на место, и стало легче.
Бабушка сжала руку Валери. Конечно же, никакой она не Волк. «Откуда взялись эти нелепые подозрения? Почему я внезапно перестала доверять всем вокруг?»
Валери испугалась, что сходит с ума.
— Он явится за мной, — прошептала она. — До того, как пойдет на убыль кровавая луна.
Бабушка резко отодвинулась, не на шутку встревоженная. И, не зная, чем занять руки, решила приготовить чай. Когда она снимала с огня чайник с водой, тот дрожал в ослабевших пальцах и позвякивал крышкой.
— Это я виновата в гибели с Люси, — набравшись смелости, произнесла девушка. — Потому что Волк пришел сюда из-за меня.
Бабушка промолчала, но Валери прекрасно понимала, что отрицать очевидное она не собирается.
* * *
Оставаться в доме было невыносимо. Валери спустилась по лестнице, дивясь ощущениям, которые давало это простенькое действие. Наверное, что-то подобное испытывает рак-отшельник, когда сбрасывает замшелую раковину.
По лицу стегнул холод, помогая избавиться от оцепенения. И Валери зашагала куда глаза глядят.
Возле колодца девушка увидела пришедших за водой Роксану и ее мать. Позади них солдаты громили чей-то дом, расшвыривая скудные пожитки.
— Клод вернулся? — спросила Валери.
Роксана прошла мимо с ведрами в руках. Она вела себя так, будто не видела и не слышала Валери.
