Валери ежилась от холода, пробиравшего до костей. Отец Соломон забрал ее красный плащ, и этот его поступок казался более жестоким, чем все остальное. Конечно, Валери многое было нужно, но она понимала, что просить бесполезно. Охранник все равно не позволит ничего дать узнице.
— Нет, — покачала головой Валери.
Все это время она верила, что бабушка неспроста молчала на судилище — наверное, у нее есть план… Но теперь Валери заподозрила, что, скорее всего, бабушка просто испугалась, как и все остальные. Не Волка, нет. Человека. Отца Соломона.
— Вот что я тебе скажу, внученька, — зашептала бабушка. — Волк никогда прежде не нападал так открыто, как он это сделал во время праздника. Почему он вдруг показался всем на глаза?
— Может, все дело в луне…
— Нет, ему нужна ты. И ему нужна была твоя сестра. — Бабушка пыталась найти логику в событиях.
Моя сестра…
— Возможно, он начал убивать всех без разбора, желая скрыть тот факт, что первое убийство было совсем не случайным, — продолжала размышлять вслух пожилая женщина.
Но Валери пока не понимала, к чему бабушка ведет.
— Нет… Волк не выбирал Люси. Она могла сама предложить себя Волку. — Валери судорожно сглотнула — трудно было произнести вслух то, что она думала. — Я тогда не знала… что она влюблена в Генри. Роза думает, она услышала о нашей помолвке и решила, что ей ничего не остается, кроме как покончить с собой.
Но Валери и самой не верилось, что в этом объяснении может быть хоть крупица правды.
— Люси любила Генри… — задумчиво повторила бабушка. — Нет, немыслимо, чтобы она из-за этого решила уйти из жизни. Невозможно. Она бы никогда так не поступила.
Похоже, у бабушки появилось другое объяснение. Она подступила ближе к решетке, чтобы продолжить разговор, но тут громко звякнули ключи, огромный стражник подошел к бабушке и встал рядом.
— Время вышло.
* * *
На другом конце села Сезар зачерпнул корявой ладонью горсть кукурузных зерен и рассыпая их перед курами. Вообще-то этим всегда занималась Сьюзет, но она еще лежала в постели, набираясь сил. Сезар был рад тому, что для него нашлось полезное занятие, что он не просто сиделка возле жены, которую успел разлюбить. Дочери покинули его. Только и остается теперь, что заботиться о дюжине неблагодарных кур.
После суда в таверне почти все попрятались по домам, боясь высунуть нос наружу. Кто-то из женщин затеял стирку, колотя по белью деревянной лопаткой, кто-то из мужчин занялся укладкой дров. Такая рутина помогала людям прийти в себя. Смерть не завладеет селом, пока продолжается обыденная жизнь. Не все еще кончено.
Сезар увидел в конце улицы крепкого черноволосого парня. Питер шел к его дому, толкая перед собой тачку. В тачке лежала бочка. Сезар не сводил с Питера глаз, продолжая разбрасывать зерна; кукуруза оставляла на его ладони белую пыль. Наконец тачка со скрипом остановилась перед Сезаром.
— Я собираюсь спасти твою дочь, — без экивоков сообщил Питер. — Хочу получить на это твое благословение, но могу обойтись и без него.
Высказавшись, Питер повернулся, чтобы уйти. Но Сезар быстро шагнул вперед и обнял юношу. И они на мгновение согрели друг друга сердечным теплом в диком хаосе рухнувшего мира.
25
Резко распахнулась дверь, и вместе со студеным ветром в проем ворвалась бабушка Валери. В кузнице царил чудовищный беспорядок.
— Здравствуй, Генри.
Кузнец не счел нужным отвернуться от горна ради женщины, которая отмолчалась на суде, не вступилась за собственную внучку.
— Сегодня кузница закрыта.
— Пришла поблагодарить за то, что ты решился протестовать, — сказала бабушка, не обратив внимания на его слова. — Это был мужественный поступок.
— Я всего лишь сказал то, что чувствовал. — Генри извлек кусок металла из огня.
Он лучился ярким белым светом, как обломок луны, упавший на землю. Крепко держа заготовку клещами, Генри начал бить по ней молотом, поворачивая так и эдак.
— Но ведь ты вовсе не обязан защищать Валери, — продолжала бабушка, глядя ему в спину. — Ты расторг помолвку.
— Она любит другого. — Генри стиснул зубы, сразу пожалев о своих словах, и снова грянул молотом. — Но это не значит, что я равнодушен к ее судьбе.
— По-моему, то же самое испытывала к тебе Люси.
Генри вздрогнул, услышав это имя.
— Да, мне говорили, что она считала себя влюбленной в мою скромную персону.
— Вот и Валери мне это подтвердила.
Генри закончил наконец плющить заготовку. Он явно торопился.
— Похоже, Люси была готова сделать ради тебя что угодно. Она могла даже встретиться с тобой в ночь Волка, если бы ты ее об этом попросил.
Генри вытер руки о фартук.
— Не понимаю, какая тут связь, — отрывисто произнес он, стараясь не повышать голос.
Но в следующий миг до него дошел смысл бабушкиных слов, и замешательство превратилось в гнев.
— Вы думаете, Волк — это я?
Бабушка молча выпрямилась во весь рост.
— Да вы соображаете хотя бы, в чем меня обвиняете? В убийстве!
— Я никого и ни в чем не обвиняю, — возразила бабушка, хотя и думала иначе. На нее плохо действовал жар кузницы: силы таяли, мысли рассеивались. Но она все же продолжила: — Я просто хочу узнать правду.
Пока она говорила, лицо Генри менялось. Сначала оно застыло от гнева, потом смягчилось от удивления, а затем на нем отразился ужас — но также и явная радость от того, что теперь он может обвинить своего обвинителя.
С грохотом уронив клещи и молот, Генри шагнул вперед.
— Это вы! — воскликнул он, наставив на бабушку палец. — Бог мой, это же вы! Я теперь просто чую!
Бабушка занервничала, исчерпав все аргументы.
— Да что ты можешь чуять? — спросила она, отступая к двери.
— В ту ночь, когда погиб мой отец, я чувствовал запах Волка. Сильный, острый запах. — Генри подошел к бабушке. — И точно такой же запах идет от вас!
Генри стоял уже очень близко, и у бабушки закружилась голова от жара горна, от обвинений кузнеца…
— Чем вы вообще занимаетесь в своей хижине? Подальше от людских глаз? — Генри не собирался отступать. — Что вы делали в ту ночь, когда была убита внучка?
В этот миг она вдруг вспомнила запах. Он выплыл из глубин памяти, словно давно забытое имя. Но этого хватило. Юноша был прав. Бабушка поняла, что необходимо защищаться.
— Генри, я всего лишь читала, пока не заснула, — в замешательстве проговорила она.
— А потом?
Бабушка промолчала. Запах поднимался от ее одежды, как туман от речной воды. Он был резким и горьким.
