Глава 16
Айона переобулась в сапоги и на скорую руку подкрасила губы — на случай, если вдруг встретит Бойла. Вечером у обоих были дела — у него бумажная работа, у нее — урок ворожбы, — но она надеялась уговорить его совершить завтра верховую прогулку после работы, потом, может быть, скромно поужинать, после чего провести вместе ночь в его квартире.
На улице она взяла Коннора под руку. Хотя воздух был промозглым и студеным, но уже вовсю веяло весной, и терн в лесу начинал распускаться.
— А ты когда-нибудь был влюблен? — спросила она.
— Да тысячу раз, но ни разу в том смысле, какой ты в это вкладываешь. И сердце у меня хоть и в синяках и шишках, но разбитым ни разу не было.
— У меня тоже были и шишки, и синяки. В старших классах я активно хотела испытать настоящую сердечную боль, просто чтобы понять, что это такое. Я, знаешь ли, всегда мечтала о больших чувствах. Подъемах и падениях. А мне все больше доставалась ровная земля. Когда у тебя отношения с кем-то хорошо знакомым, это все равно что отношения с самой собой. От этого чувствуешь себя вечной посредственностью.
— А теперь?
— Теперь я чувствую себя значительной, содержательной личностью. — Она округлила пальцы и изобразила «танец фонариков». — Веселой.
— И все тебе представляется в положительном свете.
— А тебе хочется? Влюбиться?
— Когда-нибудь — конечно. Она войдет в комнату, неотразимо прекрасная, секс-богиня с головой исследователя и ангельским характером. Будет готовить, как моя тетя Фиона — непревзойденный кулинар, — пить пиво наравне со мной и больше всего на свете любить ходить со мной на соколиную охоту.
— Скромные у тебя запросы.
Его зеленые, как мох, глаза сверкнули.
— Всегда надо запрашивать по максимуму — мы же не знаем, что нам жизнь уготовила.
— Хорошая мысль, — согласилась Айона и еще раз показала «танец фонариков».
На конюшне Бойл усиленно скреб Дарлинг — не столько чтобы почистить ее, сколько чтобы самому успокоиться. Он пораньше отпустил конюхов, ему хотелось побыть одному. Теперь, наедине со своей любимой лошадкой, он мог в тишине прокрутить в мозгу все, что там накопилось.
Надо было оплатить кое-какие счета и отдать распоряжения, но всем этим он займется потом, да? Впереди еще целый вечер, времени более чем достаточно.
Не «достаточно», а «желательно», поправил он себя.
Мужчине необходимо время и пространство, где женщина не будет требовать его внимания.
Значит, не следует думать, как он поедет и заберет ее — ведь она-то как раз заполнит все его время и все пространство.
Во всяком случае, разобравшись с бумагами, можно уделить часть своего времени осмыслению всего случившегося за день.
Фину надо будет, конечно, рассказать все — это он сделает, как только Фин вернется. Они обсудят это за пинтой пива, и Айона туда никак не вписывается, даже если бы он и жаждал ее общества.
А он жаждал, причем постоянно.
И что это, черт побери, означает, когда мужчина не может освободиться от присутствия женщины, не говоря уж о том, чтобы выкинуть ее из головы?
Околдовала — вот что она с ним сделала. Своими синими глазами, и заразительным смехом, и прелестным телом, от которого невозможно оторвать руки. И живущей в ней безоговорочной верой в добро и счастье, хотя он все больше понимал, что и того, и другого ей доставалось ой как немного.
Мысль о том, что он и сам жаждет дарить ей это добро и счастье, встревожила его не на шутку. И действительно ведь он распланировал весь этот день с единственной целью — доставить ей удовольствие. Не во всем его план сработал, учитывая мрачные видения и страх за нее, от которого у него чуть не остановилось сердце. Но когда он обдумывал поездку, его мысли были о ней.
Она все время у него на уме. Неотступно.
Пора было напомнить себе, что, если уж на то пошло, мужику требуется жизненное пространство, работа, хороший конь и кружка пива в конце трудного дня.
— Вот ведь как. Правда, Дарлинг? Все самое важное у нас уже есть.
В соседнем стойле Аластар громко фыркнул и раздул ноздри.
— С тобой вообще никто не разговаривает, ясно? Невоспитанная скотина.
— И пора это усвоить, — поддакнул Фин из-за его спины. — О чем задумался, братишка?
Этот умеет подкрасться бесшумно, как дым из трубы, подумал Бойл.
— Кто сказал, что я задумался?
— Я говорю. — Фин протянул руку и погладил кобылу по шее. — Всех пораньше отослал, верно?
— А что, если так? На сегодня все дела переделаны.
— Я думал, вы с Айоной еще из своей поездки не вернулись.
— Мы достаточно успели. Даже больше того.
— То есть что-то случилось? На личном фронте или на колдовском?
— Пожалуй, на обоих. Началось с раннего утра, как тебе известно, когда мы с ней видели один и тот же сон и дело дошло до рукопашной с этим мерзавцем.
— Хочешь сказать, неприятности этим не ограничились?
Фин взял его за плечо, но Бойл продолжил чистить лошадь.
— Больше ничего серьезного или сколь-нибудь продолжительного. Я тебе все расскажу.
И он рассказал все по порядку, до самого момента, когда на руках вынес Айону из монастырских развалин. И только поворчал, когда Фин схватил его за раненую руку.
— Я же сказал, она все залечила. И Коннор потом смотрел.
— А теперь я хочу взглянуть. — Внимательно изучив рану, Фин кивнул и отпустил руку. — Ты сказал, что попал в него. Теперь, по некотором размышлении, остаешься при том же мнении?
Бойл сжал кулак.
— Я знаю, когда удар пришелся в цель, приятель.
— Да, пожалуй. — Фин отошел, потом вернулся. — Я тут поразмышлял. Мы должны воспользоваться тем, что он ранен. Я еще подумаю, но не воспользоваться глупо. И я приготовил тебе защитный заговор, прежде чем отправишься спать. Она придет?
— Нет, она не придет. Мне нужно побыть одному, не считаешь? У меня есть дела, и мне нужно о многом подумать, и так, чтоб никто не мешал.
Фина насторожил его тон.
— Поссорились?
— Не поссорились. После того как я вывез ее из этого чертова монастыря, она уминала рыбу с картошкой так, будто неделю не ела. Потом свозил ее в Клу-Бей — ей захотелось полюбоваться на воду, потом она углядела еще какие-то развалины и очередное кладбище, побродила там, но ничего похожего больше не повторялось. И это было большим облегчением.
— Она хорошо справляется для человека, который окунулся во все это позже всех.
— Да, согласен. А ведь ей достается. Вот я и думаю…
