– Стоило ради этого лезть на гору? – усмехается Финн.
– Ну уж не знаю! – ворчу я и лезу в рюкзак за бутылкой воды.
Финн протягивает мне свою. Он и сам только что пил: по подбородку стекает вниз прозрачная капелька. Если слизнуть, она будет соленой… И со вкусом рыбы, напоминаю я себе. Эта мысль меня отрезвляет.
– Знаешь, дома, в Тинмауте, я однажды попробовала забраться на гору, – говорю я. – Ох, что это был за кошмар! Я решила добраться до вершины, откуда открывался вид на море: в горах были проложены тропинки, но мне показалось, что быстрее и интереснее будет лезть напрямик. Поначалу все шло прекрасно: я карабкалась, как обезьянка, и воображала себя Индианой Джонсом. Но вот, когда три четверти пути остались позади, я вдруг замечаю, что стою на узеньком уступчике, впереди – отвесная стена, позади – тоже, и что делать дальше, непонятно! Меня охватил дикий ужас! А невдалеке, по тропинке, как ни в чем не бывало поднимаются нормальные герои, которые, как известно, всегда идут в обход. Что мне оставалось? Только одно: сделать вид, что торчу на уступе ради собственного удовольствия, Я вытащила из сумки фотоаппарат и принялась снимать морской пейзаж. Представляешь, какой у меня был дурацкий вид? Вдруг камешки под ногами начали осыпаться, и я поехала вниз. Вжи-ик – и до самой земли! Разодрала штаны, ободрала ладони и коленки и чуть не выла от боли и обиды, когда приземлилась.
Зачем, интересно, я все это рассказываю? Опасаясь, чтобы Финн не составил обо мне превратное мнение, торопливо добавляю:
– Вообще-то я не трусиха. Просто иногда боюсь. – Я не дам тебе упасть, – просто отвечает он.
Я поднимаю голову, зачарованная романтичностью этих слов. Но тут же соображаю, что он имел в виду нечто весьма приземленное не поведет меня по опасному маршруту, только и всего. Расслабься, Джейми. Я отворачиваюсь и щурюсь на солнце.
«Я не дам тебе упасть». Такой фразы можно ожидать всю жизнь. Она обещает нежность и защиту. Качества, которые часто встречаются у дезодорантов и гораздо реже – у мужчин.
Повернувшись, я вижу, что Финн уже открыл помятую жестяную, банку красок и налил в углубление немного воды. Он растирает сухие краски между пальцами и растворяет в воде.
– Пока ты пишешь, я немного порисую, – говорит он так, словно ничего обычнее и представить нельзя.
– А-а. Ладно.
Я давно забыла о записях. Сижу, скрестив ноги, с блокнотом и ручкой в руках. Смотрю на три слова на чистом листе. И кое на что еще. Например, на то, как Финн наносит мазки на измятый лист этюдника…
Десять минут спустя Финн отрывается от рисования и видит, что я бездумно ковыряю ручкой пыльную каменистую почву.
– Что, не хватает слов?
Я киваю.
– Иззи говорила, что ты увлекаешься поэзией. Я думал, эти места тебя вдохновят.
– Когда это она тебе сказала?
– В «Сырных лепешках». Когда ты вышла в туалет, если быть точным.
– Хм… Странно, что она об этом заговорила. Я не пишу стихов. Когда-то, еще в школе, пробовала: а потом прочла классиков и поняла, что мне с ними тягаться не стоит.
– Что за глупость!
– Спасибо.
– Нет, я серьезно! Думаешь, я ставлю себе целью потягаться с великими художниками? Это было бы безумием. Чтобы наслаждаться своим делом, не обязательно делать его лучше всех!
– Да, разумеется, но…
Тяжело с людьми, которые не понимают самоуничижительного английского юмора.
– Знаешь, у меня есть старший брат. Он – хороший художник, по-настоящему хороший, Мне всегда нравилось рисовать, но в юности казалось, как и тебе, что это бессмысленно: такого таланта, как у брата, у меня нет, перегнать его не получится, а прослыть неудачным подражателем неохота. Поэтому я занимался тем, что брату не давалось: спортом и наукой. И в результате стал аквариумистом. Но с годами я кое-что понял. Мне нравится моя работа, потому что она бескорыстна. Мне нет нужды зарабатывать на жизнь; я не стремлюсь к признанию, не хочу никому ничего доказывать – просто занимаюсь тем, что мне нравится.
Я тупо смотрю на его шевелящиеся губы. Вот и суди о людях по внешности! Можно ли было ожидать такого красноречия от человека, полжизни проводящего в обществе рыб? Чувствую себя дурой – знакомое чувство и очень неприятное.
Будь здесь Иззи, Финну не удалось бы меня озадачить. Начать с того, что Иззи ухохоталась бы над его увлечением живописью. Для нее не существует ни рефлексии, ни сопереживания. Наши с ней задушевные разговоры происходят обычно под конец бурного застолья и кончаются тем, что кто-нибудь сваливается под стол: речь идет, разумеется, исключительно о «мужиках и как с ними бороться». Куда интереснее, чем сейчас с Финном! Нет, интереснее – не то слово… Может, просто привычнее?
Словом, тине очень неуютно. И от этого я злюсь.
– А это ты делаешь, чтобы кому-то что-то доказать? – указываю я на коробку с красками.
Он поднимает глаза. Что это – вспышка боли? Затем улыбается:
– Нет, не для этого.
Что за глупость я сморозила! Умирая от стыда, хочу загладить свой промах какой-нибудь милой репликой – но, как назло, ничего не лезет в голову. Однако это неважно: несколько секунд спустя он вновь погружен в свое рисование. Я снова злюсь – теперь оттого, что про меня забыли. Так, а это что свербит в сердце? Старая знакомая – зависть!
Я еще помню, что такое увлеченность своим делом. Помню, что это значит – когда забываешь обо всем на свете и ни чужое одобрение, ни чужие насмешки не имеют уже никакого значения.
Беспомощные юношеские вирши принесли мне пользу: я изучила свои чувства и научилась выплескивать на бумагу то, что кипит в голове. Или в сердце. Горечь, гнев, отчаяние не так уж страшны, Когда они – всего лишь ровные строчки на белом листе.
Я заглядываю Финну через плечо:
– Можно посмотреть?
– Конечно.
Я вижу, как он подбирает с земли щепоть красной пыли и легонько втирает в только что нарисованные горы.
– В каждую картину я добавляю немного почвы из того места, где она была написана. Теперь ты можешь прикоснуться и почувствовать: это настоящее. Вечная проблема иллюзии и реальности.
– А как ты думаешь, – вдруг выпаливаю я, – что лучше? Иллюзия или реальность?
– А тебе как кажется? – отвечает он вопросом на вопрос.
«Не заплывай на глубину!» – мысленно предупреждаю я себя. – Не знаю. Наверно, иллюзия – ведь реальность по большей части такая дрянь! Я, конечно, не говорю о Лас-Вегасе: здесь все иллюзии реальны, – улыбаюсь я.
– Но этот рисунок – тоже иллюзия, – возражает Финн. – Он создает впечатление, что ты смотришь на горы. Но горы реальны. Что ты выберешь: клочок бумаги – или все это?
Рисунок очень хорош, но с великолепием гор его не сравнить даже из вежливости.
