Вскоре Дамоклес уже был в кухне и в ритме Берлиоза рубил баранью требуху. А так как мелодия в «Беатриче и Бенедикте» подчиняется определенному ритму, то и Дамоклес двигался не торопясь, раскованно, аккуратно и был занят до самого вечера.
Пасхальный суп (магирица)
Бланшировать половину бараньей требухи (печень, селезенку, сердце, легкие, поджелудочную железу) в кипящей воде в течение 3–4 минут вместе с 1/4 кг тщательно промытых кишок. Остудить.
Разрезать на мелкие кубики размером с кусочки византийской мозаики.
В другой кастрюле (или в той же, но вымытой и вытертой досуха) слегка обжарить 1 кг лука, предварительно порезав луковицы на кружочки не толще 1 см. Добавить 11/2 столовой ложки муки, тщательно перемешать деревянной ложкой, чтобы не было комков. Добавить смесь из мелко нарезанного пучка укропа, соли и перца. Помешивать 1–2 минуты. Добавить 1 л воды, довести до кипения, после чего уменьшить огонь и оставить кастрюлю на огне на 30 минут.
В супнице смешать 2 желтка с соком 2 лимонов. Снять кастрюлю с огня, зачерпнуть некоторое количество воды ложкой и влить ее в смесь желтков с лимонным соком. Хорошенько взбить. Повторять 4–5 раз, после чего вылить смесь в кастрюлю. Поставить кастрюлю на маленький огонь и постоянно помешивать, пока суп немного не загустеет. Ни в коем случае не допускать, чтобы он закипел.
К пасхальному супу полагается подавать салат ромэн.
Салат ромэн
Срезать внешние листья. Оставить только самые маленькие, светло-зеленые листья и сердцевину. Разрезать их на аккуратные ленточки, полоски в 1/2 см, и положить в салатницу вместе с 3–4 нарезанными большими луковицами, 2 нарезанными веточками укропа. Добавить оливкового масла, соли и уксуса. Перемешать и подавать на стол.
Глава пятая
Мозаичный суп
Нана могла прийти в любую минуту. Но так как Дамоклес едва начал готовить свой амбициозный ужин, то, естественно, понятия не имел, каким образом успеет все сделать к ее приходу, то есть сделать то, что станет ключом к их общему будущему. Стремительно натирая лук на терке, Дамоклес порезал палец. Однако вид крови не остановил его. Скрипнув зубами, он продолжал работать, с каждым движением усиливая давление на лук и на палец.
«Я проливаю кровь ради Наны! Какое значение имеет то, что она лживая, бессердечная и неблагодарная? То, что она предала меня? То, что она изменила мне? Ох, Нана!»
Спешка и волнение под звуки Берлиозовой оперы, включенной на всю мощь, разжигали в Дамоклесе страсть.
«О, пожалуйста, пусть она опоздает! Мне надо закончить с готовкой и накрыть на стол, чтобы не показаться ей на глаза в столь жалком виде, окровавленным и в слезах». И вправду, луковые слезы двумя потоками текли по его щекам, да и палец кровоточил весьма ощутимо. Почему она опаздывает? Что помешало ей прийти вовремя? Бессердечной Нане неплохо было бы уже появиться и посмотреть, как Дамоклес проливает ради нее кровь и слезы.
Совсем сбитый с толку неприятными и противоречивыми мыслями, Дамоклес вступил на путь кулинарного мученичества. Нана опаздывала уже на полчаса. На час. На полтора часа. Дамоклесу хватило времени приготовить ужин и накрыть богатый стол; он даже нашел время еще раз порезаться, на сей раз бреясь, содрать мочалкой кожу в душе и едва не задушить себя галстуком.
— Нана! Нана! Ах! Нана! Где ты?
Нана явилась чуть позже, то есть через два часа после назначенного времени, и вела себя так, словно ничего необычного не случилось. Войдя в гостиную, она застыла на месте под недобрым взглядом любовника. Дамоклес тоже не двигался, ожидая крещендо финальной арии, чтобы скоординировать свои действия с музыкой. Наконец наступил нужный момент, и Дамоклес бросился к не ожидавшей этого Нане, впился в нее долгим страстным поцелуем, который в соответствии с музыкальным сопровождением перешел в долгий болезненный укус, когда ее израненные губы и язык были втянуты им в свой рот и ее жемчужно-белые ровные зубки стучали о его зубы. Сей оральный штурм продолжался, пока не затихли последние звуки арии.
— Что это значит? — возмутилась Нана. — Чего ты добиваешься? Демонстрируешь акулий поцелуй смерти?
Дамоклес взвился. «Сейчас вышвырну ее вон! Надо вышвырнуть ее вон! Пусть выкатывается отсюда! Или нет? Еще не хватало, чтобы она побежала к Димитрису и провела вечер в его объятиях. Тогда Димитрис выиграет, а что будет со мной? Нет, не буду ее выгонять», — решил он.
В это мгновение Дамоклес увидел, что его любовница приняла в кресле свою любимую позу, настолько отработанную, что она совсем ничем не отличалась от той, в какой Нана сидела здесь же сорок восемь часов назад и в какой сидела в первый свой приход в эту квартиру. Она превратила мебель, придуманную для отдыха, в постамент для произведения искусства, каким была она сама — Нана — в своей самой непредсказуемой, самой сексуальной ипостаси. Скульптура называлась «Извращение». Нана изначально придумала эту позу для максимального обозрения своего тела, которое иначе оставалось бы в основном скрытым от глаз, не говоря уж о туфельке с опасно тонким каблучком, сброшенной с прекраснейшей из ножек, никак не способствовавшей нормализации кровяного давления у зрителя.
Дамоклес, едва не сведенный с ума своими абсурдными, но уже привычными размышлениями, не мог устоять перед Наной. Позу ее он рассматривал как одну из стрел во внушительном арсенале Эроса, созданную, чтобы насыщать голодный взгляд и жаждущую душу любовника — его собственные душу и взгляд. Однако от его самообладания не осталось и следа, едва ему в голову пришла мысль, что, как потрясающий знаток своего дела, Нана не остановится перед тем, чтобы точно такими же трюками пробуждать голод Димитриса. Молчание нарушила Нана, с хрипотцой в голосе спросившая, нельзя ли ей высказать одно пожелание.
— Ты же моя гостья. Зачем спрашивать? Разве я когда-нибудь что-нибудь запрещал тебе?
— Нет. Но в таком положении я не могу курить.
— Тогда сядь по-другому.
— Мне не хочется двигаться. Ты же знаешь, я принимаю эту позу не для того, чтобы поэффектнее себя подать, а потому, что так мне удобнее. Ты даже не представляешь, до чего я устала.
— Нана, не надо. Трудно представить более неудобную, более неестественную позу для человека, который жаждет отдыха.
— Ну нет, Дамоклес, эта поза мне удобна, потому что она естественна.
— Ладно. А от меня ты чего хочешь? — недоуменно спросил Дамоклес.
— Встань рядом со мной на колени и подай мне сигарету, а я буду долго, с удовольствием выдыхать дым. И считай до двенадцати перед каждой затяжкой.
«Наверно, она и вправду устала, — пожав плечами, подумал Дамоклес. — Что ж, ничего удивительного, если ночью она была «немножко возбуждена». Но в этой позе даже гимнастки вряд ли стали бы отдыхать». Даже понимая, что она дурачит его как никогда прежде, даже злясь на ее небывалую наглость, на бесстыдное позерство, он, сам не понимая как, опустился на колени рядом с ней и взял сигарету. Выкурив три сигареты все в той же позе, Нана ощутила голод. Наконец-то наступил великий момент. Пасхальный суп — триумф Дамоклеса.
