Дверь его каюты казалась еще страшнее, когда я стояла перед ней во второй раз, и даже мысль о том, что сказали бы Хэзел и Пег, если бы сейчас увидели меня, не подняла мне настроение. Я застыла в смущении и даже молилась, к своему стыду, чтобы мой тихий стук остался неуслышанным. Но тут раздался его голос:
— Да?
Сейчас меня бы больше обрадовал львиный рык.
— Мистер Фрейзер, это Кон. Я…
И снова ни секунды колебаний.
— О, заходите. Дверь не заперта.
Пусть так, но какую-то долю секунды у меня в буквальном смысле не было сил, чтобы повернуть дверную ручку. Я думала, он приоткроет дверь на пару дюймов, я передала бы ему таблетки и убежала бы. «Заходите» — так же небрежно, как на работе… Войти, увидеть его в постели, когда его тошнит… я не могла. Думаю, дверь открылась только потому, что моя влажная горячая ладонь так нервно сжимала дверную ручку. Внутри горел свет.
— Простите, что не встаю, — вежливо сказал он.
Я шагнула внутрь и прикрыла за собой дверь. Каюта казалась меньше из-за развешенных по ней вещей. Ее хозяин лежал на койке, аккуратно закрывшись одеялом по самый подбородок, темноволосая голова покоилась на подушке. Реакция у меня была самая неожиданная — мне стало смешно. Он был так спокоен. «Оказывается, и морской болезнью можно страдать с достоинством», — весело подумала я.
— Как вы себя чувствуете?
— Ужасно.
— Я не хотела тревожить вас, — пробормотала я. — Я просто вспомнила про таблетки мисс Макгрегор.
Он сел на койке и побледнел еще больше. Я стояла в нерешительности.
— Боюсь, мне придется вас выгнать, — предупредил он.
У себя в каюте я колебалась. Не проследить, чтобы он принял таблетки, казалось трусостью, вернуться в его каюту еще раз значило вызвать еще большую неловкость. Как бы то ни было, когда я вернулась к нему, к нему полностью вернулся невозмутимый вид.
— Не волнуйтесь за меня. Все будет в порядке.
Неоткрытые таблетки лежали там, где я их оставила.
— Не знаю, стоит ли мне подниматься, — запротестовал он, не шевелясь, пока я наливала воду в стакан. — Когда-то я читал книгу на эту тему. Там было сказано, что не рекомендуется любое изменение положения из горизонтального. Это… ну, вы понимаете, о чем я.
— Ничего, предоставьте все мне.
Он открыл рот. Я положила ему на язык таблетки так флегматично, словно это были письма на его столе.
— Что ж, будем надеяться, что они не покинут меня, — заметил он.
В сложившихся обстоятельствах я ожидала всего, кроме шуток.
— Никогда бы не поверила, что вы так отреагируете! — выпалила я.
— О, пожалуйста! Достаточно тут всего произошло, и нет нужды мешать сюда еще и мое прошлое.
С моим прошлым в данный момент происходила странная вещь: оно вдруг все целиком проплыло перед моими глазами… все шуточки, которые я отпускала в его адрес, сколько раз я называла его напыщенным ничтожеством. Я с виноватым видом посмотрела вниз и обнаружила, что он закрыл глаза.
— Прежде чем я уйду, — тихо сказала я, — не думаю, что это вас вылечит, но может помочь. И… хм… я думаю, лучше вам помолчать, пока я буду это делать.
Глаза остались закрытыми.
— Я всегда молчу, — пробормотал он.
Я мимолетом подумала о Хэзел и Пег, налив в ладонь мамин одеколон и осторожно натирая им его лоб. При первом прикосновении он дернулся, а потом лежал спокойно. Я продолжила. Мне не раз приходилось делать это для Марии, когда у нее болела голова, и, стоило мне начать, это уже не казалось странным. Даже лицо словно создано было для моей руки; под этим углом оно выглядело молодым и добрым.
— Ну вот! — сказала я и убрала руку.
— И это все? — В открывшихся глазах был вопрос, про любого другого я бы сказала «ожидание».
«Ты с ума сошла?» — приструнила я себя.
— Если вам нужно еще что-нибудь… — начала я, зная, что покраснела, зная также, что наклонилась чуть-чуть больше, чем необходимо.
— Ты не собираешься расстегнуть мне корсет?
— Я собираюсь сказать вам «спокойной ночи»…
— Знаю. Именно этого я и жду.
Так я и думала. Я почти сказала это вслух. Из-под одеяла высунулась рука и нашла мою руку. Я склонилась еще ниже, сердце мое билось как сумасшедшее. Не мистер Фрейзер! Я просто не могла этого выговорить.
— Спокойной ночи… Кен. Приятных снов.
Мои губы приблизились к его лбу. Да что в этом было такого? Один поцелуй. При смягчающих обстоятельствах.
— Спокойной ночи, дорогая. Спасибо за все.
Ни следа удивления. Холодная рука сжала мою ладонь. В результате, собственно, было два поцелуя, один… в медицинских целях, а второй, наверное, потому, что я люблю целоваться.
На следующее утро, едва я оделась, раздался стук в дверь, гораздо более уверенный, чем накануне мой. За дверью стоял К.Ф., засунув руки в карманы плаща и слегка покачиваясь на каблуках. Корабль уже не болтало, как, судя по улыбке К.Ф., и его желудок.
— Доброе утро. Мы уже почти на месте.
— Доброе утро.
Я боялась этого момента. Не проходило и часа, чтобы я не проснулась, сгорая от стыда и предчувствуя его неизбежную отчужденность, когда мы снова встретимся. Но отчуждения не было — напротив, он выглядел очень довольным собой.
— Хорошо спала?
— Да, спасибо, — соврала я. — А вы?
— Неплохо. Я, собственно, пришел спросить, как насчет завтрака? На этот раз я останусь с тобой, если это тебя соблазнит! — Он ухмыльнулся.
Я остановилась на чае и тостах. Мы уже были в Заливе, и я понимала, что, поскольку нас будет встречать его отец, он хотел бы сойти с корабля, как только мы пришвартуемся. В столовой он доверительно сообщил мне, что не появится на работе до одиннадцати.
— Я позвоню боссу и скажу, что ты тоже не появишься.
— Большое спасибо, мистер Фрейзер, — благодарно сказала я.
— Извини, его здесь нет. Его ты встретишь на пятом этаже. И, — продолжал он, — поскольку при папе мне не удастся сказать ни слова, еще раз спасибо за твою доброту прошлой ночью. Извини, что доставил столько хлопот, могу только сказать, что никогда раньше не страдал морской болезнью.
Я с изумлением поняла, что между нами не возникло никакого барьера. Напротив, он перешел со мной на «ты», он говорил со мной так, словно я член его семьи. Она была ничуть не хуже моей, так что я вовсе не возражала.
Корабль подошел к своему месту у причала. Последовал последний толчок, когда он коснулся пристани, и спустили трап.
— Ну, ты видишь моего отца? — Кен оглядывался. Едва вопрос сорвался с его губ, как его лицо изменилось. — Это — Фиона!
