7
Джереми подбросил монетку: в какой ресторан — китайский или греческий — отправиться за едой. Победила греческая кухня. И, слава Богу — этот ресторан ближе.
Подумать только, размышлял Джереми, роясь в бумажнике, чтобы оплатить счет, она выставила меня на пять миллионов, да плюс еще этот обед!
Мейбел вызывала у него восхищение, хотя Джереми скорее согласился бы быть истертым в порошок, чем честно признался бы в этом неожиданно открывшемся ему, совершенно новом восприятии бывшей жены. Попроси Мейбел несколько миллионов для себя, он назвал бы ее хищницей, был бы немного разочарован, но не удивлен.
С другой стороны, Джереми понимал, почему она думает, что имеет право на такую кучу денег. Когда они сидели в том темном баре, Мейбел не шутила, говоря, что в течение их короткой совместной жизни они перебивались с бобов на рис. И хотя временами Джереми это отрицал — даже в мыслях, — но без нее вряд ли преодолел бы последний семестр. Так что, в конечном счете именно Мейбел он обязан в значительной степени своим преуспеванием, что, без сомнения, отметит ее адвокат, если до этого дойдет.
Но попытаться выставить его на семь миллионов… Если бы эта сделка не попахивала вымогательством, Мейбел можно было бы назвать лучшим предпринимателем года.
Жаль только, что она старается ради этого Хораса.
— Сэр, — окликнул его официант, — вы забыли вино!
Джереми перехватил пакеты поудобнее, так, чтобы можно было ухватить бутылку за горлышко, и, готовый взорваться, потащил все это к машине.
Когда он вернулся в коттедж, Мейбел уже переоделась в джинсы и в светло-зеленую футболку с желтой эмблемой университета и расставила на маленьком столике тарелки, подложив под них яркие многоцветные салфетки. Она придержала дверь, которую Джереми открыл ногой, и забрала у него пакеты.
Джереми смотрел, как она вынимает коробки, открывает их, расставляет на столе, и думал: у этой женщины до сих пор соблазнительная фигурка.
— Этот столик, накрытый на две персоны, выглядит очень по-домашнему, — заметил он.
Мейбел пожала плечами.
— Не жди, что я зажгу свечи. Но за пять миллионов я готова накрывать стол без особых жалоб.
Не дожидаясь, пока он выдвинет для нее стул, Мейбел села и принялась накладывать еду на свою тарелку. Джереми тем временем открывал бутылку вина.
— Я тут кое о чем подумала. Пока тебя не было, — сказала она, не глядя на него.
— Звучит прямо-таки зловеще, — заметил Джереми, садясь за стол.
— Мне кажется, я должна знать о твоем бизнесе, хотя бы в общих чертах.
— А почему бы и нет? Что именно ты хочешь знать? — спросил он, беря нож и вилку.
— Одну вещь. Почему Лорин страстно желает его приобрести?
— Потому что это очень прибыльная производственная линия, которая прекрасно вписывается в ее стратегические планы. Мы делаем переключатели, Лорин — машины, вполне разумно соединить эти два производства.
Мейбел нахмурилась.
— Так в чем же особенность этих твоих переключателей?
Джереми объяснял все так, как оно есть, — совершенно честно и откровенно, потому что еще не забыл особенность Мейбел задавать вроде бы бессмысленные, не относящиеся к делу вопросы, но ухватывать суть проблемы.
— Не хочу, чтобы звучало так, будто бы я хвастаюсь…
— О, не стесняйся, хвастайся сколько угодно. Обещаю не воспринимать тебя всерьез.
Это было сказано совершенно спокойно, без всякого саркастического подтекста.
Должно быть, теперь это обычная ее манера разговора, отметил Джереми. Она стала значительно ровнее.
— Ну и не надо. Мне совсем не хочется, чтобы ты вообразила меня каким-то гением. Несколько лет назад я разработал новые триггеры к электрическим переключателям самого разного типа. Ничего подобного раньше не было.
— Это что, закрытые разработки?
— Не совсем. Но, чтобы объяснить, как они действуют, придется потратить чуть ли не всю ночь.
— Ничего страшного. Нам предстоит убить как-то три месяца, так что мы вполне можем потратить одну ночь на курс популярной механики, — совершенно спокойно сказала Мейбел.
Джереми смотрел, как она подцепила на вилку кружочек помидора и поднесла ко рту. Голова ее склонилась над тарелкой, каштановые волосы, которые были туго собраны сзади, когда она вернулась с работы, теперь свободно раскинулись по плечам. В свете единственной лампы, смягченном золотистым абажуром, они отливали темной медью, а тонкая кожа, которую не брал загар, казалась особенно бледной — возможно, из- за неяркого освещения. Интересно, ее волосы все так же мягки на ощупь?
«Как-то убить три месяца», — сказала она. Джереми мог бы придумать гораздо лучшие способы провести эти девяносто дней, чем обсуждать законы механики. Он мог бы, пожалуй, составить целый список вариантов.
Мейбел подняла голову.
— Джереми! — В голосе ее слышалась подозрительность, и он заставил себя вернуться к настоящему.
— Не хочу усыплять тебя всеми подробностями дела, но суть сводится к тому, что Лорин хочет иметь патент на мое изобретение и потому — для начала — покупает меня.
— А почему ты сам не хочешь запатентовать свое изобретение? Ты ведь наверняка уже многого добился.
— Бизнес — это тяжелый труд, Мейбел. И не каждому он нравится.
— Ну да, ты ведь предпочитаешь валяться на солнышке. — Она задумчиво сжевала листик салата. — Но скажи, почему ты думаешь, что Лорин поверит в наш безоблачно счастливый брак, если она никогда обо мне раньше не слышала? Как и где, например, мы могли встречаться?
— Ну, скажем, когда я наезжал к заказчикам. — Джереми подпустил тоски в свой голос. — Изумительная ночка, незабываемый денек- другой, томительное ожидание, иногда ты вырывалась ко мне — упоительное счастье и каждый раз мучительное расставание. Душа рвется на части…
— И так далее, и тому подобное, — безжалостно закончила Мейбел. — И ты думаешь, что она купится на эту сентиментальную чепуху?
— Ты не знаешь жизни, до… Ох, извини, я забыл, что тебя может называть так только Хорас. Так вот, время от времени ты наверняка слышишь рассказы о каком-то парне, который в течение многих лет имеет две семьи, и жены даже не подозревают об этом. Почему же я не мог держать в секрете одну-единственную жену от той женщины, с которой у меня даже не было любовных свиданий?
— Потому что, если бы у вас с ней эти свидания были, вот тогда тебе и пришлось бы держать мое существование в секрете.
— Если у тебя есть идея получше, любовь моя, самое время сказать о ней.
— Ну, я предложила бы что-нибудь более близкое к реальности. Скажем, мы переживали трудные времена, вот почему ты молчал о моем существовании: тебе было слишком больно говорить об этом. Но теперь мы… — Голос Мейбел пресекся.
