На четвертый день Олоферн стал терять терпение. «Это просто уму непостижимо, — сердито бубнил он себе под нос. — Эта иудейская красотка четвертую ночь спит одна, и я ничего не предпринимаю. Надо мной уже наверное смеется весь мой лагерь».
И он отправил к Юдифь посыльного. «Военачальник приглашает вас на обед и велел мне не принимать отказа».
«Мне бы и в голову не пришло отказать вашему полководцу, — томно выдохнула Юдифь. — Я ждала этого дня всю свою жизнь. Но я хочу, чтобы моя служанка приготовила что-нибудь кошерное, и настаиваю на том, чтобы принести с собой вино».
Для этого последнего вечера Юдифь оставила самый роскошный наряд, в который теперь облачилась. Он был более ярким, сверкающим и более туго облегал ее фигуру, чем прочие ее туалеты. Золото на запястьях, вокруг шеи и в ушах, макияж глаз в египетском стиле, и она была готова. Она вошла в шатер Олоферна вместе с Аброй, которая несла в корзине цыпленка и сосуды с крепким еврейским вином.
Абра накрыла на стол и покинула шатер, оставив Юдифь наедине с Олоферном. Юдифь умастилась на подушках и предложила военачальнику куриную ножку. Она улыбалась ему. «Шекель бы отдала, чтобы угадать, о чем ты думаешь», — промурлыкала она.
Олоферну никогда раньше не приходилось толком разговаривать с женщинами. Он несколько мялся и запинался, пока Юдифь не протянула ему кубок, до краев наполненный крепким пурпурным напитком. «Выпей немного вина», — предложила она.
Олоферн с облегчением осушил кубок. «Неплохо, — отметил он. — Немного сладковатое, но очень даже неплохое».
«Выпей еще», — предложила Юдифь.
Осушив еще несколько кубков, Олоферн почувствовал себя очень непринужденно. Он больше не испытывал затруднений в разговоре. Он рассказал Юдифи, что его отец никогда не любил его по-настоящему, что его наложницы его не понимают, что в душе он очень чувствительный человек — любит зверюшек и страдает оттого, что ему приходиться пытать пленников.
«Понимаю, — сказала Юдифь. — Еще вина?»
Выпив еще несколько кубков, Олоферн принялся рассказывать Юдифи, что она для него самый лучший друг, и вдруг свалился прямо на гору подушек и оглушительно захрапел. Этого она и дожидалась. Протянув руку, Юдифь сняла меч, висевший в головах постели генерала. Зажмурив глаза, она глубоко втянула воздух и, держа меч обеими руками, изо всей силы рубанула им по шее крепко спящего Олоферна. Решившись наконец открыть глаза, она увидела, что отсекла голову от тела военачальника.
Юдифь кликнула служанку, и вдвоем они уложили отвратительную голову в большую корзину. Накрыв корзину большим куском ткани, они постарались выглядеть непринужденно и направились к выходу из лагеря.
«Мне надо в пруду выкупаться, — пояснила Юдифь караульным. — Ночное купание. После него такой хороший цвет лица».
Караульные, уже привыкшие к ее частым отлучкам и возвращениям, выпустили Юдифь. Женщины направились прямиком к воротам Бетулии. «Это я, Юдифь, — окликнула она городских стражников, — Догадайтесь, что у меня есть?»
Как вы можете представить себе, вся Бетулия пришла в неистовство. Жители города повесили голову Олоферна на городских воротах, до смерти перепугав ассирийскую армию, которая бежала, как только поняла, что их военачальника умертвила одна хорошенькая иудейская девушка.
Абре Юдифь купила чудесный маленький магазинчик готового платья и помогла ей наладить дело. Сама Юдифь оставалась героиней в течение всей своей жизни, а прожила она 105 лет. Она никогда больше не вышла замуж, но не потому, что не нашлось претендентов на ее руку и сердце, а потому, что на случай новой угрозы родному городу Юдифь хотела оставаться свободной для выполнения своего долга.
Яростные Женщины эпохи Возрождения
Это полотно написано художницей семнадцатого века Артемизией Гентилески. В эпоху Ренессанса женщина-художник была поистине редким явлением, а Артемизия превзошла своих современниц в том, что сумела постоять за себя. Начнем с того, что Артемизия имела счастье быть дочерью Орацио Гентилески, удачливого итальянского живописца, который обучил дочь всему, что знал сам; в те дни женщины не допускались в художественные школы. Артемизия начинала как подмастерье своего отца, но вскоре она по праву сама заслужила славу художницы.
Художник средней руки по имени Агостиньо Тасси прельстился знаменитым именем Гентилески и той славой и удачливостью, которые ему сопутствовали. Его оригинальный способ заставить Артемизию выйти за него замуж состоял в том, чтобы ее изнасиловать. Он полагал, что она вынуждена будет стать его женой, чтобы спасти репутацию. (Случилось так, что у Агостиньо уже была одна жена, которую он оставил много лет назад, но этот факт собственной биографии мало его волновал.)
Агостиньо даже предполагать не мог, что Артемизия не только откажется выйти за него, но и привлечет его к суду за изнасилование. Это было невиданным событием, поскольку по меркам тех времен, если девушка была изнасилована, ее честь считалась безвозвратно поруганной. Артемизии было все равно, она жаждала справедливости. Агостиньо доказывал, что Артемизия распутница и до него у нее было множество мужчин. Во время суда Артемизию даже в буквальном смысле подвергли пытке, чтобы убедиться, что она говорит правду!
Женщины эпохи Возрождения не имели возможности обратиться к психоаналитику или искать у кого-то помощи. Несмотря на исход судебного процесса (Агостиньо был признан виновным), Артемизия стала предметом всеобщих насмешек, о ней сочиняли злые стишки, полные грязных намеков. Почти невозможно представить себе масштабы гнева и ярости, которые владели Артемизией, но вот перед вами один намек на охватившие ее чувства. Она раз за разом писала полотна, на каждом из которых Юдифь отрубала голову Олоферну. Известны по меньшей мере шесть версий картины на этот сюжет, выполненных ее рукой.
Кстати, легенда о Юдифи была исключена из Ветхого Завета точно так же, как и история о Лилит.
Иезавель
Примерно в 800 году до рождества Христова пророки в земле Израиля возникали во множестве. Как правило, то были худые, бородатые люди в сандалиях и дерюге, которые бродили по округе и предсказывали гибель мира, поскольку считали, что все, кроме них самих, грешны и порочны. Грешным они объявляли любого человека, предававшегося веселью, особенно женщин, которые щедро пользовались косметикой, поклонялись богине Астрате и вообще не принадлежали к послушным еврейским девушкам.
Иезавель, жена Ахава, царя израильтян, полностью подходила под определение грешницы, и седобородые пророки совсем не были ею довольны. Это не преувеличение. Новая царица олицетворяла собой все, что было им ненавистно. Иезавель не была послушной еврейской девушкой. Она была верховной жрицей богини Астарты, а ее отец, царь Ефваал, являлся жрецом Ваала. Кроме того, она слишком увлекалась женской «боевой раскраской». Древние иудейские пророки считали косметику большим грехом и не признавали иных богов или богинь, кроме Иеговы.
