— Нед, оставь его! Бери деньги и уходи. Нед! — закричала Эмма, поднимая кошель с деньгами и с размаху швыряя в их сторону. На этот раз они услышали ее крик, вскинули, как по команде, головы и увидели, как кошель, подкатившись к краю пропасти, медленно, словно нехотя, через него перевалился и полетел вниз. Мужчины инстинктивно вытянули руки, потянулись за деньгами и, сплетясь в тесный клубок, из которого в разные стороны торчали руки и ноги, сдвинулись с места и точно так же, как кошель, перевалились через край пропасти и исчезли из виду. Послышался пронзительный вопль, напоминавший крик смертельно раненного животного, который, впрочем, через короткое время пресекся. Эмма ожидала услышать звук удара, но потом, к своему ужасу, поняла, что до дна пропасти не менее тысячи футов, а с такого расстояния не услышать и куда более громкие звуки, нежели глухой стук при падении человеческого тела на землю.
Чудовищным усилием воли заставив себя двигаться, Эмма, осторожно переставляя ноги, подошла к краю пропасти и заглянула в ее опасную глубину. От высоты у нее сразу закружилась голова, но она переборола себя и продолжала смотреть вниз, силясь разглядеть на дне каньона тела двух мужчин. Но трупов она не заметила. Поначалу она вообще ничего не увидела, кроме пиджака Неда, зацепившегося за острый обломок скалы.
Потом, опустив глаза, она, к своему огромному удивлению, увидела на расстоянии фута или двух от края пропасти торчавшую из-за камня человеческую руку. Кто-то стоял на стволе дерева, росшего на отвесном склоне каньона, и молча взывал о помощи. Эмма легла на землю, перегнулась через край каньона и, вытянув руку, коснулась руки. Бедняга впился пальцами в ее запястье; она, в свою очередь, крепко сжав руку, медленно, напрягая все силы, потащила его вверх. Никаких звуков, кроме затрудненного дыхания этого человека и скрипа его сапог, которыми он цеплялся за малейшие неровности в граните, поднимаясь с ее помощью на скалу, она не слышала. Она даже не знала, кого спасает — Джона или Неда.
9. УЭЛКАМ
На редкость импозантный негр в котелке и затканном мелкими цветочками жилете был последним пассажиром, который поднялся в вагон экспресса «Колорадо Сентрал Карз» на станции Голден, что неподалеку от Денвера. Он осмотрелся в поисках подходящего для него места, а именно: рядом с мужчиной или на отдельной лавочке, но, не обнаружив такового, присел на единственное свободное место — рядом с пожилой женщиной, очень стараясь при этом никак ее не побеспокоить. Расположившись на лавке, он снял котелок и желтые перчатки. Женщина с удивлением посмотрела на его перчатки, но ничего не сказала; смешки же сидевших поодаль двух мужчин негр проигнорировал. Точно так же он никак не отреагировал на выходку маленького мальчика, крикнувшего: «Вы только гляньте, какой расфуфыренный черномазый!» — хотя при желании мог бы своей мощной рукой зашвырнуть малыша в противоположный конец вагона. Такого рода насмешки и мелкие оскорбления были ничто по сравнению с тем, что ему пришлось пережить. Еще мальчиком, которого продали, разлучив с матерью, как продают отлученного от коровьего вымени теленка, он выучился не обращать внимания на оскорбления. Это спасало его от отчаяния и горечи. Но назвать его несчастливым было нельзя. Ни в коем случае. Он был человеком с развитыми чувствами и умел наслаждаться жизнью. Он даже считал ее забавной. Разве стал бы он в противном случае смущать публику своими желтыми перчатками, которые придавали его рукам сходство с двумя здоровенными лимонами?
Пожилая дама, оглядев с головы до ног своего случайного попутчика, потеряла, казалось, к нему всякий интерес и стала обмахиваться веером, поскольку в вагоне было душно. Через некоторое время она встала с места, чтобы открыть окно, но негр, сказав: «Надеюсь, вы позволите, мадам?» — взял эту миссию на себя и поднял оконную створку сам. Дама кивнула в знак признательности, но облекать свою благодарность в слова не стала.
Как только поезд тронулся, в дверь вагона вскочила запыхавшаяся женщина и сразу же принялась оглядываться в поисках свободного места. Сидевшие в вагоне мужчины равнодушно смотрели в окно или шуршали страницами газет, но чернокожий сразу же поднялся с места и вежливым кивком головы указал на свою лавочку. Женщина села на его место, никак не выразив ему своей признательности. Когда поезд отошел от станции, негр вышел на открытую площадку вагона и закурил сигару. Хотя в пути намечались остановки, поездка ему предстояла недлинная; в любом случае он предпочитал стоять на площадке и втягивать в себя чистый горный воздух, нежели исходить потом в душном вагоне. Хотя солнце сияло вовсю, день уже начал клониться к вечеру. Мимо проносились полыхавшие яркими красками росшие в расселинах гор осины, чьи трепещущие листья в солнечных лучах казались вырезанными из начищенной латуни и искрились так, что приходилось щурить глаза. Негр надеялся, что на свежем воздухе ему удастся немного успокоиться. Поначалу так оно и было, но потом, когда поезд стал замедлять ход на примыкавшем к Джорджтауну небольшом плато, он почувствовал, что им снова начинает овладевать волнение.
Негр вошел в вагон, чтобы забрать лежавшие на багажной полке котелок и кофр, после чего, дождавшись, когда поезд остановился и все желающие сойти в Джорджтауне спустились на перрон, снова прошел на открытую площадку и огляделся.
И конечно же, сразу их увидел. На перроне остались только двое встречающих, поэтому ошибиться было невозможно. Когда он сошел на платформу, Эмма сделала шаг ему навстречу и взяла его за руки. Она придавала слишком большое значение правилам хорошего тона, чтобы позволить себе заключить его в объятия. Возможно, она не сделала бы этого никогда, ни при каких обстоятельствах, тем не менее по твердому пожатию ее рук и яркому блеску в глазах он понял, что она ему рада. Или просто счастлива по какой-то неведомой ему причине. Она, казалось, полностью восстановила свои душевные и физические силы, но он не знал, радоваться этому или печалиться.
— Здравствуй, друг мой, — сказала она, продолжая сжимать его руки.
— Как ты, Эмми?
— Хорошо. — Ее голубые глаза на мгновение затуманились, а улыбка притухла. — Я хочу сказать, у меня все более-менее. — Она опустила глаза на его руки, снова с чувством их сжала, потом отпустила — без особого желания, так ему показалось, хотя утверждать что-либо относительно Эммы ему бы и в голову не пришло. Как ни крути, актерство у нее было в крови — как, впрочем, и у него тоже. «Вполне возможно, она и сейчас играет», — подумал он.
— Неда ты, разумеется, знаешь, — сказала Эмма.
Негр согласно кивнул.
— Ну а ты, Нед, без сомнения, знаком с Джубалом Уэлкамом.
Стоявший за спиной у Эммы Нед уставился на него пристальным суровым взглядом.
— Только не как с мужчиной, чтоб меня черти взяли, — произнес он с чувством, переводя взгляд с желтых перчаток Уэлкама на его лицо и темные, с поволокой, выпуклые глаза.
Никто не засмеялся. Вместо этого мужчины принялись настороженно прощупывать друг друга взглядами. «Как-то неудачно все получилось», — подумал Уэлкам. В результате все оказались в затруднительном положении. Особенно Эмма. Но и он, Уэлкам, тоже. Когда эта махинация только еще начинала раскручиваться и обретать форму, Эмма, чтобы ненароком себя не выдать, приучала себя обращаться к нему исключительно в женском роде и, по мнению Уэлкама, благодаря самовнушению так в этом преуспела, что продолжала называть его «она» даже в своих внутренних монологах, а уж это никак не могло ему польстить. Он любил Эмму, правда, по-своему. К Неду он тоже неплохо относился — куда лучше, чем это от него требовалось по роли. Правда, так было только до последнего времени. Промелькнувшие у него в голове воспоминания о событиях, которые произошли после того, как Эмма с Недом встретились, на мгновение заставили его воспылать к Неду злобой. Нед, скорее всего, тоже не питал к Уэлкаму особенно теплых чувств: как-никак он был участником целого заговора, направленного на то, чтобы мошенническим путем выманить у него деньги. Как бы то ни было, Уэлкам не собирался первым делать шаг к примирению. Но Нед, возможно, тоже не слишком стремился к тому, чтобы сделать этот шаг.
