– Спасибо, мой дорогой, ты доставил мне этим настоящую радость, – сказала я Муну. – Но прибавил еще одну заботу самому себе: когда я отдам концы, тебе придется еще раз заехать сюда и забрать эти вещи обратно.
После смерти Бастера я составила завещание, по которому все оставила Муну.
– Ну, надеюсь, такая необходимость возникнет не скоро, – сказал Мун и пригласил меня сходить в «Джим Хилл» выпить по чашечке кофе.
– Надо жить дальше, тетя Эффа Коммандер, – сказал он мне там.
– Как ты в этом похож на свою мать! – ответила я, смахивая слезу. – Она говорила мне точно такие же слова, если у меня в жизни было что-нибудь неладно.
Как тогда, когда десять лет тому назад умер Тони, а через несколько месяцев после него и Бастер, и мы с ней во второй раз в жизни овдовели. Мы положенное время скорбели и соблюдали траур, а потом продали наше заведение, и я зареклась заходить туда. Но пришел день, и Виппи Берд сказала:
– Надо продолжать жить, Эффа Коммандер, и знаешь, с чего мы начнем? Мы с тобой выйдем перекусить.
И мы направились в наше бывшее кафе, которое с тех пор стало называться «Приют горняка» и до сих пор так называется. Мы плотно поели, а потом еще выпили чаю со льдом, и после этого меня словно отпустило, и я теперь могу свободно заходить туда, когда захочу.
Новые владельцы кафе хотели купить все реликвии Бастера, его фотографии, афиши и призы – и даже красные шелковые трусы, в которых он в первый раз выступал, но мы с Виппи Берд отказались, потому что решили, что место этим вещам в соответствующем музее или мемориале, где они сейчас и находятся, – то есть в мемориальной комнате Бастера Миднайта в здании мэрии. Мы также не дали им разрешения использовать его имя в названии ресторана, и из-за этого они даже чуть было не раздумали покупать его, но потом все-таки решили, что он стоит на хорошем и бойком месте и что если меню будет прежним, то клиентов они не растеряют.
В городском музее теперь есть и отдельный зал, посвященный Мэй-Анне, и многие его экспонаты являются нашими с Виппи Берд подарками, например, горностаевая накидка, подаренная Мэй-Анной моей маме, и платья, которые Мэй-Анна дарила нам с Виппи Берд. Там же находится и вывеска в виде большой деревянной кружки, значение которой в биографии Бастера Миднайта и Марион Стрит сейчас известно одной лишь только мне. Мемориальная комната Бастера и зал, посвященный Мэй-Анне, стали ныне самыми значительными достопримечательностями Бьютта, и туристы едут издалека ради их посещения. Муниципалитет даже хотел увековечить ее имя в названии одной из улиц, но потом они вспомнили, что улица Марион Стрит в нашем городе была всегда.
Некоторые думают, что лицо Мэй-Анны послужило моделью для скульптора, изваявшего «Мадонну Скалистых гор» – статую, которую недавно установили у западного выезда из нашего города, но мы с Виппи Берд пришли к выводу, что эта статуя вовсе не похожа на Мэй-Анну, хотя сама статуя нам очень понравилась.
– Произведение искусства, – вздохнула Виппи Берд, глядя, как эта статуя сверкает на солнце белоснежным полированным мрамором, – произведение искусства…
Мун был прав – надо было продолжать жить, и я решила еще разок сходить в «Джим Хилл», даже несмотря на всю тоску от того, что Виппи Берд я там больше не увижу. И вот, проснувшись однажды утром, я решила, что этот день наступил. Я пришла туда около одиннадцати, в час между завтраком и обедом, когда там сидят только завсегдатаи, которых можно сосчитать по пальцам, да какие-нибудь случайные туристы. Я устроилась возле стойки и помахала Джо Мэйпсу, сидевшему за своей конторкой.
– Привет, дорогая, хочешь бутерброд с сыром? – спросила Альта, как она спрашивала всех, кто заходил в кафе, и иногда это срабатывало – человек хотел просто выпить чашечку кофе, а брал еще и бутерброд. Я сказала, что мне все как обычно, и объяснений не потребовалось, потому что она сама наперед знала, что именно мне нужно и что лишнего я все равно не возьму, и поставила чашку с моим кофе на край стойки. За то время, что я здесь не была, Джо Мэйпс успел обзавестись новыми чашками, белыми с двумя зелеными полосками – широкой сверху и узкой под ней, и мне стало жаль старых фарфоровых кружек, трещинки на которых можно было почувствовать языком.
В центре внимания сейчас был Хантер Харпер, который разговаривал с двумя туристами. За те шесть месяцев, пока я здесь не была, подумала я, здесь совсем ничего не изменилась, все только постарели еще на полгода. Да вместо Виппи Берд туристов теперь развлекал Харпер. Альта не любила много разговаривать с незнакомыми людьми, и однажды мы с Виппи Берд видели, как какой-то репортер начал приставать к ней с расспросами и попытался завязать разговор вопросом о том, хорошие ли здесь чаевые, но она выпустила ему в лицо струю табачного дыма и ответила, что здесь не чаевые, а просто говно.
Информация ключом била из Хантера Харпера, но я старалась не обращать на него внимания и вспоминала Виппи Берд, как она совсем недавно стояла здесь за кассой, пекла блинчики и уговаривала меня взять еще что-нибудь в память о старых добрых временах, хотя я только что плотно позавтракала. Вот за стойкой показался Джимми Су, мой старый знакомый, который был поваром в кафе «Вест-Парк», когда я была там управляющей, а потом вместе со мной перешел в наше кафе «У чемпиона». И вот теперь он доживал свои дни здесь. Я поздоровалась с ним. Он, как и все мы, сильно постарел, и иногда у него бывало плохо с головой, и тогда он мог запросто вывалить свою яичницу со сковороды прямо на стойку и начать ее есть, хватая руками, но Виппи Берд говорила, что в этом нет ничего ужасного, потому что стойка здесь, как и руки Джимми Су, всегда была в идеальной чистоте. Несколько лет тому назад, когда он впервые положил пакетик с чаем в чашку с кофе, люди поняли, что бедняга сходит с ума.
До меня донеслись обрывки разговора Хантера Харпера с туристами, расспрашивавшими его о Марион Стрит, и я улыбнулась про себя, ожидая, что сейчас он выдаст им старый каламбур Виппи Берд насчет человека или улицы, тот самый каламбур, который я слышала от нее тысячи раз, но всякий раз смеялась. Но Хантер Харпер ничего такого не сказал, потому что ему было далеко до Виппи Берд во всех отношениях.
До того места, где сидела я, обрывки их разговора едва доносились, к тому же я была слишком поглощена своими воспоминаниями, но вдруг услышала, как он произнес мое имя, и стала слушать внимательнее.
– Их было три неразлучных подруги, – вкручивал он туристам. – С двумя из которых я был очень близко знаком. Саму Марион на самом деле звали Мэй-Анна Ковак, – он так и произнес ее фамилию, без «с» на конце. – А двух других звали Виппи Берд и Эффа Коммандер, и одному только богу известно, настоящие ли это имена.
Он переждал, пока туристы перестанут смеяться.
– Они сами себя прозвали «святая Троица».
«Несвятая Троица!» – пробормотала я.
Человек, сидевший неподалеку за стойкой, странно посмотрел на меня и на всякий случай отодвинулся.
– Виппи работала здесь, в этом кафе, пока господь не прибрал ее несколько месяцев назад, – сказал он, и я хмыкнула, потому что только чужой человек мог назвать ее просто «Виппи». – А Эффа Коммандер сейчас в доме престарелых и, можно сказать, уже наполовину переехала в лучший мир.
