Дронго наклонил голову.
— Неплохой выбор, — согласился комиссар, — она мне тоже
нравится больше других. Но ты сказал, что вернулся достаточно рано. Значит,
потом была еще одна встреча?
— Не похожая на первую, — объяснил Дронго, — я спустился
вниз и обнаружил на террасе Кэтрин Фармер. По-моему, я появился вовремя, так
как она сидела не одна…
Брови комиссара удивленно поползли вверх.
— …С ней была большая бутылка виски, — договорил Дронго.
Брюлей понимающе покачал головой.
— Она спустилась на террасу, потому что осталась одна, —
доложил Дронго, — вчера ночью, как я полагаю, примерно около трех или четырех
часов утра, ее разбудил муж и сказал, что должен срочно уехать.
Комиссар нахмурился. Он слишком много всякого повидал в
жизни, чтобы сразу сорваться. Но он нахмурился. А это не сулило ничего хорошего
исчезнувшему Энрико Вилари.
— Он уехал, — продолжал Дронго, — но Кэтрин не знает, куда и
зачем. Примерно через полчаса после того, как они отправились спать, она
обнаружила, что лежит в постели одна. Она взяла бутылку виски и спустилась на
террасу. Когда я ее увидел, она была уже… в сложном состоянии. Все время
повторяла, что только она виновата в смерти Сильвии. Призналась, что владеет
оружием. И под конец рассказала, что Энрико уехал.
— И ты не узнал куда?
— Нет. Я попросил дать мне номер его мобильного телефона и
попробовал с ним связаться. Но никто не ответил, телефон был отключен.
— Прекрасно, — проворчал Брюлей, — ты не считаешь, что мы
здорово ошиблись?
— У меня есть еще более неприятные новости, — признался
Дронго, — Кэтрин рассказала мне, что успела зайти к Джеймсу Фармеру, чтобы
выразить ему соболезнование. И только потом спустилась на террасу.
Комиссар понял, что сейчас ему скажут самое важное.
— Я уговорил Кэтрин подняться в номер, — продолжал Дронго, —
и там, укладывая ее на диван, обнаружил рядом на полу патрон «ультра». Тот
самый, о котором вы мне рассказывали. Диаметр донышка гильзы меньше…
— Где сейчас патрон? — спросил Брюлей, не дожидаясь
подробных объяснений. Он впервые не сумел сдержаться, понимая, насколько важной
может оказаться эта находка.
— У меня в кармане, — успокоил его Дронго. — Прекрасно
сознаю, что не имел права его забирать, но… Я решил, что в моем кармане он
будет сохранен гораздо надежнее.
— Боюсь, твой поступок не понравится португальской полиции,
— предостерегающе проворчал комиссар. — Хотя этот патрон стоит очень дорого… И
ты думаешь, что кто-то его уронил?
— Намеренно или случайно, — ответил Дронго.
— Не нужно было вчера отпускать Вилари, — мрачно заметил
комиссар, — в таких случаях свидетеля нельзя отпускать. Нужно его дожимать до
конца. А мы с тобой оказались не готовы к такому жесткому прессингу. У себя в
полиции я бы этого смазливого типа ни за что не выпустил из рук, а здесь я
несколько расслабился.
— Теперь придется его искать, — согласился Дронго.
— Что ты думаешь об этом патроне? — спросил Брюлей.
— Пока не знаю. Сначала надо обязательно найти Энрико
Вилари.
— Как ты считаешь, его супруга может нам помочь?
— Она во всем случившемся винит себя. Но я не думаю, что она
могла оказаться причастной к убийству Сильвии.
— Ты говорил с Илоной? Почему она приехала сюда?
— Шокальский искал именно ее, хотя в их агентстве немало
специалистов, в том числе и со знанием испанского и португальского языков.
— Он привез ее специально для Фармера, — согласился
комиссар, — я так и думал. Нужно поговорить с Шокальским.
— Что вам сказал Карнейро?
— Он считает, что Шокальского вызвали сюда русские. Они
самые сильные покупатели, у них больше всего денег. Мурашенков и Сарычев готовы
подписать контракт на любую сумму. Карнейро оказался еще более неприятным
типом, чем я себе представлял. Он расист и мерзавец. Но он выложил мне
интересные факты про Джеймса Фармера. Адвокат считает, что убийца продумал
возможные последствия своего шага. Сильвию убили специально, чтобы подтолкнуть
Фармера к скорейшему подписанию контракта. Расчет был на то, что после гибели
жены он не захочет здесь оставаться и пойдет на все условия русских. И знаешь,
кого назвал мне Карнейро в качестве исполнителя?
— Могу догадаться, — кивнул Дронго, — наверное, Илону, если
они пригласили Шокальского.
— Верно. Он не сомневается, что именно Илона стреляла в
Сильвию. И согласись, у нее было время для выстрела. И она умеет стрелять.
— Сейчас вы подумаете, что я защищаю женщину, к которой у
меня особый интерес. Но я совсем не уверен, что стреляла именно она. Хотя есть
косвенные факты, указывающие на нее: она бывший сотрудник полиции, лучший
стрелок, она оставалась утром в отеле, она ненавидит Джеймса Фармера… Однако я
полагаю, что Илоне не резон так подставляться. Она умная женщина, комиссар, и
понимает, что стала бы первой, на кого мы вышли бы в своем расследовании.
— Тогда у нас остается только Энрико Вилари, — проворчал
Брюлей.
— И пан Тадеуш Шокальский, — показал на поляка Дронго, —
ведь его вызвали сюда не случайно.
— Карнейро сообщил мне, что во время переговоров Шокальский
не называет своей цены, скорее, он сбивает цену других.
— Вот видите. Очевидно, Мануэль Сильва и Карнейро
представляют интересы европейских компаний, Мурашенков и Сарычев работают на
Москву. А кого представляет Шокальский? Если выяснится, что поляки намерены
самостоятельно проводить этот чемпионат и обсуждать условия получения прав на
него, то такая постановка вопроса вызовет у меня большое недоумение.
Комиссар допил свой кофе и посмотрел на пустую трубку.
— У меня плохое предчувствие, — неожиданно сказал Брюлей. —
Если я не смогу разобраться, почему застрелили Сильвию Фармер, то, боюсь, нам
нужно быть готовыми к следующему преступлению. Самое сложное преступление — это
убийство без видимых мотивов. Нужно понять, куда и зачем уехал Вилари. И
поговорить с паном Шокальским. Да, еще одна просьба. Поднимись наверх и
убедись, что Кэтрин Фармер все еще спит в своем номере. Я беспокоюсь за нее.
Она вполне может оказаться следующей жертвой.
Дронго оглянулся по сторонам и сразу поднялся.
— Я сейчас же попрошу горничную проверить ее номер, — уходя,
сказал он.
И в этот момент столкнулся с Сарычевым, вошедшим в ресторан.
— Сегодня последний день нашего турнира, — поздоровавшись,
сообщил тот и заулыбался, — не хотите принять участие?
