— В составе польской делегации, которая прибыла в Алгарве,
есть пани Илона Томашевская, — сказал Дронго, внимательно глядя на своего
собеседника. — Вам знакома эта женщина?
Фармер не удивился. Не отвел глаза. Он просто ответил:
— Да. Мы с ней встречались лет двадцать назад. Но с тех пор
я ее не видел.
— Тогда из-за вас она потеряла своего ребенка и была
вынуждена вернуться домой в Польшу. Чтобы подтвердить свою лояльность режиму,
она пошла работать в полицию.
— Это она вам рассказала? — Никакого интереса. Фармер
оставался холоден и спокоен, как всегда.
— Нет. Об этом мы узнали из своих источников. Сейчас я
объясню откуда.
— Валяйте. Только не понимаю, при чем тут Илона Томашевская?
— Вы кому-нибудь рассказывали о ней?
— Конечно, никому. Это мое личное дело. Может быть, только
Кэтрин помнила об этой истории.
— Вы давно знаете адвоката Карнейро?
— Ваш напарник сказал, что задал последний вопрос. А вы
задаете следующие. Это вопрос или утверждение?
— Вы его знаете, — утвердительно кивнул Дронго.
Разговаривать с людьми такого масштаба всегда трудно. Эксперт старался
держаться в рамках вежливости из последних сил. — Теперь я вам расскажу, что
нам удалось узнать. Адвокат Карнейро сумел пронюхать о ваших бывших отношениях
с Томашевской. Опасаясь, что вы согласитесь на предложение русских, уступив их
цене и давлению, он пригласил известного авантюриста и мошенника Шокальского.
Тот должен был любым путем помешать вашей договоренности с русскими — даже
блефуя и выставляясь против Мурашенкова, лишь бы сорвать сделку. Однако вы
могли не поверить Шокальскому. И Карнейро решил пригласить вместе с ним Илону,
чтобы вы поняли, какую грязную игру против вас ведут представители стран
восточного блока.
Когда Дронго начал говорить о бизнесе, в глазах Фармера
наконец появилось некое более осмысленное выражение. Равнодушие сменилось
заинтересованностью.
— Карнейро понимал, что вам не понравится приезд Илоны и вы
можете предъявить ему свои претензии. Поэтому он вылетел в Париж и пригласил
сюда комиссара Брюлея, якобы для защиты вас от возможных домогательств
Томашевской. И все для того, чтобы вы не подписывали договор с Мурашенковым и
его компанией.
— Очень интересно, — негромко произнес Фармер, — откуда вы
все это узнали? Могу теперь я задать вам вопрос?
— Пани Илона рассказала нам, что их с Шокальским встречал в
Лиссабоне представитель неизвестной компании на серебристом «Ауди», — пояснил
Дронго, — а Шокальского нам удалось заставить признаться, что машина была
прислана адвокатской конторой Алваро Карнейро. Кроме того, поляк рассказал нам,
как адвокат вызвал его в Португалию, пообещав заплатить большие деньги.
— У Карнейро всего несколько процентов акций, — скривился
Фармер, — а он уже вообразил, что в силах начать такую сложную игру?
— Мы решили рассказать вам о махинациях Карнейро и
Шокальского, чтобы вы поняли, почему здесь появилась пани Илона и кто подстроил
ее приезд.
— Благодарю вас за информацию.
Глаза Фармера снова потухли. Или он был таким же гениальным
актером, как его племянница? Только он играл и блефовал по-крупному. Ему нужно
было сохранять невозмутимое спокойствие при любых обстоятельствах. И это
равнодушно-невозмутимое выражение уже приросло к его лицу — лицу
бизнесмена-миллиардера.
Каждый человек имеет после сорока лет то лицо, которое
заслуживает. И избавиться от своего рода маски, заменившей к этому возрасту
лицо, невозможно.
Комиссар взглянул на Дронго. Разговаривать с Фармером было так
трудно, что им обоим хотелось поскорее уйти.
— И последнее сообщение, — зло сказал Дронго, — ваша
покойная супруга подкупила визажистку Кэтрин, чтобы получать от нее информацию.
Вы об этом знали?
— Конечно, — Фармер впервые чуть усмехнулся. — Сильвия была
ревнивой и взбалмошной. Она никому не верила. Мне постоянно приходилось снимать
в банке наличные деньги, чтобы она платила своим шпионам. У вас есть еще
вопросы? Или новые сообщения? Если нет, позвольте вас поблагодарить. У меня
скоро обед.
— Приятного аппетита! — не удержался Дронго. Этот старик
действовал ему на нервы.
— До свидания. — Комиссар оказался более терпелив.
Фармер поднялся. На прощание он лишь кивнул обоим, не
протягивая руки. Его глаза оставались равнодушными и потухшими.
— Если через несколько лет я стану таким же, можешь меня
убить, — милостиво разрешил Брюлей, когда они с Дронго покинули номер Фармера.
— Он либо выживший из ума старик, либо робот, который ничего
не соображает, — зло заметил Дронго.
Они спустились вниз по лестнице. Комиссар уже достал свою
трубку, намереваясь направиться в зал для курящих, когда Дронго вдруг спешно
повернул к стойке портье и попросил телефонный аппарат. Он набрал номер,
послушал в трубку и улыбнулся. Затем еще раз набрал и улыбнулся еще шире.
— Никакой он не робот, — крикнул Дронго, — железный старик!
Сделал вид, что ему не интересны наши сообщения, а у самого телефон занят.
Думаю, как только мы вышли, он сразу бросился к аппарату.
— Боюсь, что Карнейро не оплатит мне даже мои завтраки, —
улыбнулся комиссар.
Глава 17
Чтобы пообедать в спокойной обстановке, они прошли в
гриль-ресторан, где днем бывало относительно немноголюдно. Сейчас здесь обедала
только семья из Швейцарии, расположившаяся в самом центре зала. Отец
рассказывал детям какую-то забавную историю. Всем было весело. Даже строгая и
молчаливая мама улыбалась, глядя на своих задорно смеющихся детей.
— Что вы обо всем этом думаете? — спросил Дронго.
— Неприятная история, — признался комиссар, — с одной
стороны — аферист Шокальский, с другой — мошенник Карнейро. Не слишком ли много
проходимцев на одно убийство?
— Они слетелись не на убийство, а на большие деньги, —
напомнил Дронго. — Кажется, еще Маркс говорил, что, если обеспечить пятьсот
процентов прибыли капиталу, он не остановится ни перед какими преступлениями. У
меня такое ощущение, что эти слова актуальны и сегодня.
— Только не надо Маркса! — взмолился Брюлей. — Меня и так
обвиняют, что я слишком часто высказываю левые взгляды, хотя я всегда голосовал
за республиканцев. Даже подлец Карнейро сказал, что у меня левые взгляды.
— А у меня действительно левые, — отозвался Дронго, — и я
никогда этого не стеснялся. Мне кажется, что социальная справедливость
необходима не в меньшей мере, чем свобода. Дикая свобода без справедливости
превращается в пародию свободы. А желание обеспечить относительную
справедливость без свободы делает из государства казарму. Еще никому не удалось
сочетать свободу и справедливость, хотя — ради справедливости — отмечу, что
ваша страна, комиссар, наиболее приблизилась к этому идеалу. Может быть, только
скандинавские страны продвинулись чуть дальше.
