— Многие, — уклонился от прямого ответа портье.
«Какой молодец, — восхитился Дронго, — настоящий сукин сын!»
Он достал пятидесятидолларовую бумажку.
— В нашей стране любят другие зеленые деньги, — очень тихо
сообщил портье, — мы перешли на евро.
— Зеленые деньги? — не понял Дронго. Обычно «зелеными»
называли доллары. И вдруг он догадался. И расхохотался. Конечно, зеленые! Цвета
купюр достоинством в сто евро. Он заменил бумажку.
— Эта мне больше нравится, — доверительно сообщил портье,
принимая деньги. — Кроме вас этой парой интересовались адвокат Карнейро, наш
французский гость мсье Брюлей, сеньор Сарычев, мистер Фармер.
— Интересный список, — пробормотал Дронго, — надеюсь, что,
когда вам кто-нибудь заплатит еще одну бумажку такого цвета, вы забудете
назвать ему мое имя.
— Лучше получить ее немедленно, чтобы я его сразу забыл, —
сообщил довольный портье.
«Как он мне нравится!» — в который раз восхитился Дронго,
доставая вторую купюру.
— Как вас зовут? Вы португалец?
— Мои предки — выходцы с Азорских островов, — улыбнулся
смуглый портье, уже предвкушая вторую бумажку, — меня зовут Жозе Монтейру.
— Вы очень сообразительный человек, — качая головой, сказал
Дронго, — но я думаю, что вторую купюру мне лучше оставить у себя. Ведь вы
наверняка расскажете обо мне, когда получите следующую.
Эффектным жестом он спрятал купюру в карман. Портье шумно
выдохнул воздух и неожиданно улыбнулся, показывая свои зубы.
— Вы настоящий психолог, сеньор, — восхищенно сказал он, — я
бы все равно никому про вас не рассказал. Даже без этих денег. Остальные
платили гораздо меньше. Карнейро и комиссар Брюлей не дали ничего, Фармер дал
только пять долларов, а Сарычев — десять. Вы не знаете, почему богатые люди
обычно бывают такими жадными? Я не имею в виду вас. Вы — настоящий сеньор.
— Спасибо, Жозе. Боюсь, я никогда не буду богатым человеком.
Богачи умеют ценить деньги, а я умею их только зарабатывать и тратить. Ценить и
хранить их я так и не научился.
Дронго вновь направился в зал для курящих и увидел
выходивших ему навстречу Шокальского со спутницей. Пара прошла очень близко от
него. Женщина, уловив приятный запах его парфюма, чуть усмехнулась.
Уже много лет Дронго пользовался только «Фаренгейтом»,
употребляя лосьоны, дезодоранты, мыло и кремы фирмы «Кристиан Диор». Иногда ему
казалось, что запах «Фаренгейта» просто въелся в кожу, настолько привычным стал
для него этот агрессивно-волнующий аромат.
Томашевская обернулась, чтобы посмотреть на Дронго. Ее
спутник не заметил этого — он был по плечо своей напарнице. Дронго улыбнулся
очаровательной пани, но она уже успела отвернуться.
Дронго вошел в зал и уселся напротив комиссара, вновь
набивавшего свою трубку.
— Вы спрашивали про поляков у портье?
— Конечно, — ответил Брюлей, — хотелось поточнее узнать, кто
эти люди. За ужином мистер Фармер несколько раз очень странно смотрел в их
сторону. Мне было интересно, в каких номерах они живут. Оказалось, в разных. А
я поначалу принял их за семейную пару.
— Я тоже, — признался Дронго, — но в даме есть что-то
странное. Она больше похожа на переодетого спецагента, этакого Джеймса Бонда в
юбке. А он — на ее сутенера.
— И я так подумал, — усмехнулся комиссар, — именно поэтому
поинтересовался, как они разместились. И еще я думаю, что нужно будет
перезвонить в Париж — справиться, что есть в Интерполе на эту загадочную
парочку. Заодно постараюсь узнать побольше и о русских, которые так некстати
оказались здесь. — Он посмотрел на часы: — Извини, я устал. Мне лучше подняться
к себе в номер. Я остановился на третьем этаже. А ты на каком?
— Тоже на третьем, — Дронго улыбнулся, — кажется, всех
гостей разместили на одном этаже.
— Не сезон. В это время в отеле не бывает много народу, —
согласился комиссар и, тяжело поднявшись из своего кресла, пошел к выходу.
Дронго тоже встал, чтобы его проводить. — Не нужно, — отмахнулся Дезире Брюлей.
Дронго вернулся на место и попросил официанта принести ему
чашечку чая. Он не спеша, с наслаждением пил ароматный чай, когда в зал вошла
Илона Томашевская. Она успела переодеться. Теперь на ней были бежевая блузка и
темная юбка чуть ниже колен с запахом. «„Макс-Мара“, — отметил про себя Дронго.
— Характерная для них гамма цветов. У этой пани определенно неплохой вкус».
Илона вошла в зал и сразу посмотрела в сторону Дронго.
Собственно, никого больше в зале и не было. «Кажется, она собирается поговорить
именно со мной», — подумал Дронго, вставая, когда женщина подошла к нему.
— Господин Дронго, если не ошибаюсь? — спросила она.
По-русски она говорила с характерным польским акцентом, но достаточно чисто.
Он вдруг вспомнил Монику Эклер, польского дипломата, с
которой познакомился несколько лет назад в Мадриде. Как давно это было!
— Разве мы знакомы? — спросил он несколько удивленно.
Сев в кресло напротив, она положила ногу на ногу и достала
сигареты. Дронго опустился в свое кресло, ожидая ответа.
— А разве вы не Дронго? — спросила Илона.
— Меня обычно так называют, — согласился он, — но как вы
меня узнали?
— Ваш запах, вернее аромат вашего знаменитого парфюма. Ваша
характерная мягкая обувь и ремни от «Балли». О ваших пристрастиях, господин
Дронго, известно, наверное, всему миру! И еще. Лично о вас… Я была чемпионом
Европы по стрельбе и знаю, что у вас были достижения и в этой области…
— Чемпионом Европы я не был, — буркнул Дронго, которому было
приятно слышать о себе такие слова.
— Вы самый известный эксперт по вопросам преступности в
Европе, — продолжала Илона, — таких специалистов, как вы, можно посчитать по
пальцам. В Европе вас трое: комиссар Дезире Брюлей, мистер Мишель Доул из
Лондона и вы. Или я кого-то пропустила?
— Нет. Вы поразительно хорошо осведомлены. И о моих
пристрастиях, и о ведущих экспертах…
— Два из которых оказались здесь, — быстро перебила она его.
— Два из которых случайно оказались здесь, — подчеркнул он
четвертое слово.
— И поэтому вы «случайно» интересовались нами. А до вас
портье расспрашивал мсье комиссар. Или это тоже «случайность»? — с улыбкой
спросила пани Томашевская.
«Какой очаровательный негодяй этот Жозе Монтейру, —
восхитился в душе Дронго, — успел ей сказать про меня. Неужели она заплатила
больше моего?»
— Сколько вы ему дали? — неожиданно спросил он.
