После этих слов в вагоне сначала наступила мертвая тишина, а потом поднялась настоящая буря, — Возмутительно! Какая наглость! Вот так союзники!
— А чему вы удивляетесь, господа? — сказал я, — французы смотрят на нас, как на пушечное мясо. Наши бригады во Франции всегда посылались на самые опасные участки фронта, где русские солдаты несли тяжелые потери. Британцы, впрочем, оказались ничем не лучше. Они называют наших солдат "белыми сипаями". Дай им волю, они будут скоро расстреливать их, привязывая к пушкам, как пленных индусов…
— Да-с, господа, — озадаченно произнес генерал Деникин, — с такими союзниками нам и врагов не надо. Теперь и я считаю, что ваш новый министр иностранных дел, или, как там у вас он называется, народный комиссар, поступил совершенно правильно, высказав этим надутым индюкам все, что им давно уже следовало бы сказать…
— Все так, Антон Иванович, — сказал я, — но беда в том, что эти господа не привыкли, когда с ними разговаривают подобным тоном. Думаю, что надо ждать контрмер.
— Вот вы, Сергей Леонидович, — обратился я к генералу Маркову, — не подскажите мне, какие гадости сделать нам британцы и французы?
— Свои части они вряд ли направят против нас, — задумчиво сказал Марков, — во-первых, их нельзя снять сейчас ни с одного из фронтов, а, во-вторых, эти месье и джентльмены привыкли воевать чужими руками. Я полагаю, что британцы и французы попытаются взбунтовать образованный дней десять назад Чехословацкий корпус. Это без малого сорок тысяч штыков, причем, в основе первой бригады обстрелянные и имеющие фронтовой опыт бойцы. В корпусе введен французский устав, да и солдаты лично преданы чехословацкому политику Томашу Масарику, а тот находится на содержании у французов. Он даже назвал формируемый корпус "составной частью французской армии". Так что я бы посоветовал вашему руководству обратить особое внимание на чехословаков.
Я прекрасно помнил, что натворили чехи в нашей истории, поэтому кивнул головой генералу Маркову, подтверждая его рассуждения.
— Кроме того, — добавил я, — на территории России есть еще польский корпус Довбор-Мусницкого. А это еще тысяч тридцать штыков. Причем, корпус состоит из людей, относящихся к русским, мягко говоря, далеко недружелюбно.
— Гм, — прокашлялся генерал Деникин, — я знаком с подобными горячими шляхетскими головами. Как-никак мое детство прошло в Варшавской губернии. Корпус может взбунтоваться. Опасность вполне реальная.
— Вот видите, Антон Иванович, — сказал я, — наши союзники запросто могут подложить нам свинью, так что надо будет предпринять превентивные меры. При первых же признаках подготовки к мятежу надо разоружить чехословаков и поляков.
Корнилов хотел что-то мне возразить, но промолчал. Я понял — почему… Ведь и Чехословацкий и Польский корпус формировали при активном содействии Корнилова. Можно сказать, что он был крестным отцом этих соединений.
Вот так, обсуждая по дороге последние новости, мы доехали до Петрограда. На перроне Царскосельского вокзала нас встретил наркомвоенмор Фрунзе, генерал Потапов и наш неугомонный Александр Васильевич Тамбовцев. Тут же крутились репортеры и тогдашние киношники. Из торжественной встречи бывших Быховских сидельцев Васильич решил извлечь максимальный пропагандистский эффект. Я прикинул, какие будут завтра заголовки в газетах: "Большевики освободили генералов-фронтовиков, арестованных Керенским!". "Генералы готовы служить в армии Новой России!".
А вы говорите, вожди Белого движения…
20 (7) октября 1917 года. Полдень. Смольный.
Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.
После встречи генералов и полковника Бережного, я быстро, можно сказать, на колене написал информационное сообщение о возвращении "Быховских сидельцев", и, передав с нарочным материал для доставки в ИТАР и редакцию "Правды", отправился в Смольный.
Сегодня мне предстоит информационно осветить весьма любопытное зрелище. Образно говоря, сражение пауков в банке. А если официально, то это будет обсуждение старой, как дерьмо мамонта, идее эсеров о создании "однородного социалистического правительства". Во всяком случае, такова была сегодняшняя повестка заседания ВЦИК.
А извлек идею "однородного социалистического правительства" на свет божий Виктор Чернов, лидер партии социалистов-революционеров. Но эта идея была изначально мертворожденная, потому что невозможно было бы представить существование в одном правительстве эсеров (правых и левых), меньшевиков и большевиков. Такое правительство развалилось бы на следующий день после его формирования.
Ленин поначалу относился положительно к этой идее, но лишь как к тактическому ходу, чтобы совместно выступить против генерала Корнилова, который был опасен всем социалистам. Ну, а потом… Там уж будет как в джунглях, у кого клыки больше и когти острее, тот и останется у власти.
Ну, а теперь, когда большевики бескровно и относительно легитимно взяли власть, оставшиеся за бортом эсеры и меньшевики решили потребовать по своему кусочку от пирога. Им тоже захотелось "порулить".
Но большевики делиться властью не хотели. И готовились дать бой на заседании ВЦИК. Я уже предупредил Ильича о предательской позиции, которую заняли его соратники по партии — Каменев и Зиновьев. Я ожидал, что Ленин возмутится, услышав мои в обвинения в их адрес, но, как ни странно, ошибся. Наклонив лобастую голову и хитро прищурившись, Владимир Ильич посмотрел на меня, и слегка картавя, сказал,
— Товарищ Тамбовцев, а вы знаете, что я и без вашего предупреждения знал, что товарищи Каменев и Зиновьев пойдут на поводу у наших политических противников. Замечал я за ними и раньше склонность к соглашательству и капитулянству. Да-с, батенька, ненадежные они товарищи. Но, что делать, приходилось с ними ладить. Выбор у нас был не такой уж большой. Как говорится, на безрыбье…
— …и сам раком станешь, — ляпнул я. Но, как ни странно, Ленину понравилось мое, немного вульгарное продолжение известной народной пословицы. Он заразительно засмеялся, и по-дружески похлопал меня по плечу.
— Именно так, товарищ Тамбовцев, именно так, — сказал он отсмеявшись. — Но мы не доставим им этого удовольствия. Надо будет четко и ясно всем сказать — мы пришли к власти всерьез и надолго!
Заседание ВЦИК началось резким демаршем представителя меньшевиков Феликса Дана. Круглолицый, в пенсне и с усами, чем-то похожий на Леонида Якубовича, этот деятель социал-демократии с ходу набросился на лидеров большевиков, обвиняя их "в предательстве идеалов марксизма" и в "узурпации власти".
Ленин довольно спокойно выслушал пламенную речь Дана, попутно делая какие-то пометки в своем блокноте. Потом с таким же спокойствие Ильич выслушал выступление одного из лидеров эсеров Абрама Гоца. Суть его обвинений ненамного отличался от того, что уже сказал Дан.
Потом в поддержку Дана и Гоца выступили, как я уже предупреждал Ленина, Зиновьев и Каменев. Те, правда, своих товарищей по партии ни в чем таком не обвиняли, а больше взывали к солидарности "всех тех, кто когда-то плечом к плечу боролся с кровавым самодержавием". Словом, перепев призывов мультяшного кота Леопольда: "Ребята, давайте жить дружно!"
