Целест сглотнул. Он вспомнил безумного Тиберия с болотными язвами, обугленного до черно-розовых прожилок плавленой плоти и тоже безумного Иллира. И — х-ха! — куклу с ресницами из шипов. Он втянул прохладный воздух полной грудью.
— Поймаем мы этого Амбивалента. Поймаем и уничтожим.
В Цитадель возвращались по свежевыпавшему снегу, желтым искрам фонарей — рано темнеет, или потерян счет времени, нудным тягучим часам. После того как приехал в золотисто-бежевом мобиле и в сопровождении десятка стражей Кассиус, забрал Элоизу и Вербену, — не разговаривали. Каждый о своем. Целест, помимо всего прочего, о том, что нужно объяснить матери насчет Кас-си. Неплохой он парень — о Элоизе заботится, с Вербеной покровительственно галантен… к ним с уважением.
Мы выросли, мама. Твой сын — легальный убийца, теперь и не только одержимых. Наградил старого солдата ресницами-шипами.
Мы выросли, мама. Твоя дочь — член Сената, наравне с отцом решает в слепящем доме-без-теней судьбу Эско-лера. Вполне способна выбирать — мужчину тоже.
«Но я обещал», — скрипело где-то в шейных позвонках, в колесах облезлого мобиля — вместе со снегом и хрустким морозцем. Целест вывернул регулятор печки на максимум, и стекла подернулись туманом от дыхания. Рони смотрел в слепое бельмо окна. На заднем сиденье обиженный Авис бормотал под нос что-то насчет «неблагодарных», а Тао нехарактерно прикусил язык. Наверное, его вымотала «сфера». Хорошо, без одержимых обошлось, до утра ресурс восстановится.
«Мы обречены. Амбивалента не остановить. Чушь. Все живое можно убить… и мертвое тоже».
Вокруг Цитадели клубился кофейной гущей, с вкраплением снежных сливок, сумрак. Видимо, власти города сочли, что пиро- и электрокинеты об освещении позаботятся самостоятельно: в паре фонарей едва теплился мутный, похожий на куриный бульон свет. Целест потер лоб, предвкушая ужин и вожделенную тишину; он обдумает еще разок, как объяснить матери про Амбивалента и… что им с Вербеной делать. Магнит и богиня — неравная пара.
Мысли рассыпались, словно давешние леденцы — круглые, они разбегались по углам, выскальзывали. Целест не завидовал телепатам: со своими бы справиться, а они еще и чужие раздумья слышат.
Ему необходимо немного покоя — теплой комнаты и холодной подушки.
Но из распахнутых ворот текли голоса.
— Там суета, — устало проговорил Рони.
Авис прекратил бурчать, огладил и без того зализанные волосы:
— Общий фон — тревога. Чего-то дрянное приключилось.
Целест едва удержался от нового «заткнись!».
Мобиль пробился сквозь суету. Чернокожий парень с акцентом южанина цокнул языком и сорвался с поста, побежал то ли помогать, то ли вклиниться в толпу зевак.
— Дрянное дело, — повторил Авис. Он не дождался, пока Целест припаркует мобиль, выскочил в камень, снег и снующих людей, рослый мужчина — ученый едва не сбил с ног. Разворошенным муравейником была Цитадель, знакомые и полузнакомые люди куда-то торопились, компании по три-четыре человека курили и обрывисто, восклицающе спорили под голыми деревьями. Будто взорвалась бомба, а они и не заметили — но Цитадель на месте, антрацитовая и предвечная.
«Да что случилось?»
Целест поймал за рукав мальчишку лет двенадцати, замерзшего, с красными оттопыренными ушами и красным же пуговичным носом.
— Чего все бегают?
Мальчишка округлил глаза. В них полыхали блики чужих фонарей и факелов.
— Одержимых куча, наших до черта положили… И злые, гады, будто научил кто драться. Одного только схватили, там он, — махнул рукой. «Там» означало — в Цитадели. Вполне можно догадаться.
Мимо пронеслись двое с носилками, волокли раненого. По разбитому черепу — словно клубничный джем поверх волос — Целест определил: несчастному не жить. Комья крови вмерзали в снег, прилипали к подошвам. Темнота разжевывала.
— Подойдем ближе? — сказал Рони.
Суета — шторм, а он — маленькая мягкотелая рыбка. Легко разбить о камни, вдребезги, в скользкую, резко пахнущую муть внутренностей. Эмоции переполняют до тошноты. Рони выставил руки перед собой, словно лунатик. Он пытался идти и боялся, что собьют с ног.
Иди за Целестом. Он сильный, и он не чувствует всего. Вместе доплывем до тихих вод.
Возле входа рыдали две девушки, спрятав лица в ладонях, и вещал Кристоф — один из старших теоретиков, твердил что-то о «нашей победе», утешал. Доносились смачные ругательства и проклятия. Кто-то перекинулся междометиями с Целестом, похлопал Рони по плечу, он едва успел кивнуть в ответ.
А потом отстал. Рони замер посреди просторного холла; выстроенная по образу и подобию средневековых замков, Цитадель нависала лестницами, недосягаемыми окнами и голосами-призраками. Целест ушел, а он остался, и не знает куда идти. В столовую? В келью?
Обратно на улицу, может быть, даже бежать прочь?
— Рони.
— Аида, — развернулся всем корпусом и теперь опознал одну из плачущих. — Аида, ты…
— Не надо меня читать. Все и так ясно, правда? Да. Убили.
Губы распухли, словно мокрая губка. Аида не пользовалась косметикой, а сейчас глаза ее не шире, чем у Тао. В спутанных волосах застряли щепки, на рукавах комья грязи и ссохшейся кровяной корки.
Рони прикоснулся к ее запястью, и обнаружил, что у Аиды оторван мизинец.
— Богатый, мать его, райончик. Клуб «Вельвет». — Рони передернуло, он отпустил больную руку и потянул Аиду за вторую, здоровую — подальше от середины холла. Тут их растопчут. Под лестницей спокойнее, таков крысиный инстинкт.
— Богатый райончик… пятнадцать одержимых, Ро. Пятнадцать. — Аида рассмеялась. Ей выбило два зуба, влажно и уязвимо хлюпали прорехи в деснах. Она прислонилась к стене, сползла, задевая какие-то жестяные ведра, швабры. Рассыпались с грохотом — грохот не услышал никто.
— Созвали всех, кто поблизости был. До вас досигна-лить не получилось. Далековато, наверное…
Рони подумал о подвале и ледяных стенах. Наверняка глушили сигнал. Он кивнул.
— Далековато.
— Штук двадцать их было. А может, больше. Вотан кого призвал, кого просто… — Выразительное движение, словно откручивала цыпленку голову, из мизинцевой культи проглянул костяной осколок. Рони осторожно коснулся обеих ладоней. Ладони у Аиды были жесткими, как доски.
— Т-сс.
— Мы ничего не могли поделать. От «Вельвета» пара угольков. Так и надо богатеньким задницам. А людей жалко. Полрайона как веником вымело. Начисто. Даже обломки не везде — где испарило, где вплавило в асфальт. Вместе с жителями. Такая, мать его, и-икебана…
Рони представил клуб, полный вкусных запахов, блондинок с голыми плечами и бумажных цветов. Цветы сгорели первыми, наверняка.
Жаль.
Интересно, выжил ли бармен-привидение? Бродит ли на руинах, гремя бокалами и стеклянными цепями?
