Камиль нахмурился. Что-то раздражало его. Он глянул под ноги и увидел, что стоит на мокром персидском ковре. Эти идиоты не удосужились убрать ковер, поставили на него мокрый ящик. Понимают все буквально. Ничего не трогать для них — значит, даже не согнать комара со лба, не почесать зудящее место. Впрочем...
Хаким ногой загнул край ковра и сел на кровать.
— Двум смертям не бывать, — сказал он Лахману. — Зови сюда столяра.
Вообще-то столяр был краснодеревщиком. Он заканчивал работы по отделке кают в кормовой надстройке. Едва тот вошел, хозяин спросил:
— У тебя еще много работы?
— Через два дня закончу, господин Хаким, — слегка поклонился рабочий.
— Сними заднюю стенку с этого ящика, — распорядился хозяин. — Хотя тебе лучше знать. Мне важно, чтобы ты не повредил лицевую сторону с замком и этой «мышкой». Может быть, выпилить этот участок?
— Я сделаю проще.
— Делай как знаешь.
Столяр вооружился стамеской. Он приподнимал металлическую ленту и пассатижами вынимал гвозди. Под конец взял ножовку по металлу и распилил петлю, в которую была просунута дужка замка. И смычка замок-навигатор оказалась в руках Камиля.
— Так просто... — сказал он и положил замок на кровать.
С этого момента он уже не отрывал взгляд от ловких рук столяра. Прошло всего две минуты, и перед взором египтянина предстал... Нет, пока еще не ядерный заряд ранцевого типа. Его скрывал еще один защитный слой из вощеной бумаги.
— Сними, — приказал он столяру.
Тот развернул бумагу, и Камиль увидел то, за чем гонялись многие террористы. Тот самый ядерный заряд под шифром «РА-115», предназначенный для совершения диверсий. На территории противника. В случае войны. Война была объявлена Хакиму пятнадцать лет назад. И он не видел ей конца. Каждый день — это бой, каждый час — поединок. Сегодня одними средствами, завтра другими.
«Это оружие, — спокойно подумал Хаким, глядя на сорокакилограммовый „ранец“. — Всего лишь оружие».
Это было ровно три дня назад.
25
Шарм-эль-Шейх
Блинков и Абрамов уединились в гостиничном номере «котика». Завадский отказался участвовать в беседе, где третий был действительно лишним. Капитан прихватил с собой бутылку коньяка и по дороге зашел в свой номер за кейсом. Они выпили по рюмке.
— Почему именно мы? — спросил Блинков, намеренно, как показалось Абрамову, шифруя в своем вопросе и имена бывших бойцов спецназа, и много других сопутствующих вопросов. Капитан подумал, что вряд ли это тактика «котика», просто сейчас стало принято говорить именно так, как бы экономя на словах, пряча за этим и косноязычие, и невежество, и нежелание что-то подолгу объяснять, а значит что-то вновь переживать, вспоминать, жалеть и так далее. Все, как говорит сейчас молодежь, по ходу оказалось более чем просто.
Абрамов немного помолчал, прежде чем ответить на этот непростой вопрос Блинкова. Он должен быть предельно открытым, иначе неискренность, интерес перекроют тяжелой тучей все прозвучавшие здесь слова. Помог сам Джеб, воспользовавшись паузой.
— Только не говори, что действительно хотел спасти нас. Фигня все это. У тебя чисто шкурный интерес в этом деле. Ты пару раз — не случайно, думаю, сказал, даже козырнул, что ты старший оперативный офицер военно-морской разведки. Вот и вся правда... Александр Михайлович.
Абрамов не дал ему продолжить, выставив в протестующем жесте ладонь.
— Ты правильно заметил — я несколько раз назвал себя офицером. Но дело в том, что я давно перестал ощущать себя офицером, моряком. Причина и в том, конечно, что я работаю в разведке, представляю интеллектуальную морскую элиту, а море как таковое только подразумеваю, просто купаюсь в нем; что сегодня оно плещется у моих ног, а завтра — у чужих. И это правда, — повторил Абрамов, принимая от Блинкова сигарету и кивая в знак благодарности. — Правда и в том, — продолжил он, прикурив, — что мне так легче работать. А работаю я в своем маленьком мире, живу своей жизнью. Честно могу сказать, что в определенных вопросах меня никто не заменит. Я расскажу тебе про свою жизнь. Где-то я — вольная птица. Встречаюсь с такими же, как я, закрытыми людьми. Но мы действуем и разговариваем по-простому, лишь иногда сбиваемся, когда нужно сказать при высшем чине или не очень компетентном человеке что-то политически грамотное, переходим на академический стиль и строим из себя людей, болеющих за судьбу государства, если хочешь. Но это далеко не так. Я сейчас скажу вещь, которая тебе может и не понравиться. Мне плевать на государство — в глобальном смысле слова. Оно не делает ничего конкретного, а собирает по крохам ту работу, которую выполняем я, ты, наши товарищи, и выдает ее за свою. И при этом может спросить с каждого за совершенные ошибки. Я, ты, твои товарищи — это кусочки дырявого щита нашей родины. Я урвал свой кусочек жизни и варюсь в нем. Когда решу расширить свои полномочия и захочу стать чуточку важнее, тут и начну кричать про родину. Я тебя к работе привлек не ради этих слов, не ради пафоса. Я увидел брешь и понял, как и кем ее можно залатать, не спрашивая на то ни у кого разрешения. Мы с тобой семечки, а государство — голубь, и ему плевать, чья рука бросила ему крохи.
Абрамов затушил сигарету в пепельнице и продолжил:
— Никто не хочет жить в общежитии, каждый по сиг возможности обзаводится своим углом. Я живу и творю своем уголке, но не делаю вид, что живу и творю. Я не патриот. Патриотов нет вообще. Есть закоренелые патриоты... и романтики. Это искренне. И это для начала. Предлагаю следующую схему работы. От меня вы должны держаться на расстоянии вытянутой руки, чтобы я вам на шею не сел, а в конце концов не поимел. Но я не из той категории людей. Я одерну раз, другой, а потом мне все это надоест. И еще о тактике. На определенную цель, на операцию истинную точку зрения имею только я. Ты говоришь «есть» и идешь исполнять.
— Твои отношения с начальством такие же?
— Нет. Я всегда делаю по-своему, — честно ответил Абрамов. — Но я стою рангом повыше тебя. Итак, вы думаете друг о друге, я думаю об общем деле. Другие схемы не работают. Если я начну думать о вас, а вы о деле, все тотчас провалится к чертовой матери. Такая установка, и от нее ни на шаг. Вы — особая команда, и задачи для вас писаны особые. Вы одеты в статус агентурно-боевой разведки. Вас готовят к тому, чтобы в определенный момент бросить. И вы должны почувствовать этот момент. Только чутье спасет группы вроде вашей.
Когда Блинков охарактеризовал агентурно-боевую единицу как смертников, он, конечно, во многом оказался прав. Такие обычно небольшие группы внедряют к противнику, и вывести их из-под массированного удара практически не удается. Они — свои среди чужих и чужие среди своих.
— Ты служил в морском спецназе и наверняка слышал о таком устройстве, как замок со спутниковой навигацией.
